— Еронимас, твоя одежда внизу осталась. Когда выпишут… — но она не договорила, потому что Еронимас захрипел, как зверь:
— Да пошла ты, пошла, откуда пришла! И одежду уноси, авось продашь кому… — Налитыми кровью глазами он посмотрел на жену, по его лицу скользнула тень, он поднял правую руку к лицу, провел по глазам, глубоко вздохнул, однако тут же опять взревел: — Вон! Вон отсюда, жми поскорее, работа ждет! Жми, чеши, а то все без тебя подохнут!..
— Еронимас!..
— Жми, поживей катись отсюда!..
— Больной!
— А вы, гады, еще тут!..
Санитары силой уложили Еронимаса на койку, прибежавшая сестричка сделала укол, и какое-то время спустя Еронимас заснул.
Вот так прекратилось наше перемирие. Разведка Гвидониюса стала банальнейшим ритуалом, вроде клизмы — весь коридор и еще несколько этажей больницы теперь жили разговорами и вестями о Еронимасе. Собственной палаты ему уже не хватало, он стал совать нос к соседям, увидев из окна коридора идущего по обочине шоссе человека, так и пожирал его глазами, а когда тот скрывался за оконной рамой, Еронимас с шумом врывался в ближайшую палату, бросался к окну, глазел на движущегося внизу жучка, а когда его и здесь скрывала рама, Еронимас влетал в следующую. Вот так однажды он ввалился к нам — как раз была жена Гвидониюса — наклонился к окну и перехватил пост у старушки.
— Во, идет, идет, дьявол, дальше. Нате, девку встретил, заговорил, вот стервец, уговорит, ишь, какие девки-то городские, а я-то думал, что он идет… извини за выражение… а тут!..
— Хорошо тому, кто может двигаться!.. — вполголоса прошептали губы Гвидониюса.
— А что? — корчась от боли, молниеносно обернулся к нему Еронимас, оставив за окном, низко и далеко, ту парочку. — А что? Если б мог, небось, задвинулся бы на свою старушку?..
— Еронимас! — взвизгнул я из угла, прыжками подбираясь поближе. — Оставь Гвидониюса и его гостей в покое.
— Чего?! — взревел он, а я решил, что сейчас он на меня набросится, поэтому прислонился к койке, удобнее взяв в руки костыль. — Чего? — уже послабее просипел Еронимас, остекленевшим взглядом уставившись на мои костыли, а потом на жену Гвидониюса. С воплем вылетел в коридор, бросился в соседнюю палату и там из окна снова глядел на идущую по тропинке парочку.
Жена частенько приезжала к Еронимасу и всегда выходила из больницы испуганная, пришибленная, растерянная. Как-то Еронимас провожал ее по коридору, шел, прильнув к ее плечу, тихий, умиротворенный, жена шепотом расспрашивала, очень ли больно — Еронимас держался левой рукой за живот.
