Смех превратился в общий утробный хохот.
— И ножками, ножками так — дрыг, дрыг!
— А начальник, ха-ха, начальник…
— Графин хватает, ха-ха-ха…
Яшка ползал по земле, держась за живот, и даже Семен Трофимович неопределенно ухмылялся.
— Ну что, — сказал Хава, вытирая слезы и подхохатывая, все не мог остановиться, — что ты стоишь, дура? Последний раз говорю, иди домой! — он перестал смеяться, чтобы придать голосу больше убедительности. Взял пустую бутылку, медленно поднял над головой. — Считаю до трех… Раз!
Пятно не исчезало.
— Два!
Перестали смеяться и Яшка, и Маврин.
— Два с половиной… ТРИ!
Резко пущенная бутылка полетела куда-то в сторону, послышался глухой взрыв стеклянного сосуда и в ту же секунду — отчаянная брань. Со двора, из-за заборчика.
— Серый? — неуверенно узнал Хава. И погромче: — Серый, ты, что ли?
— Убили кого? — всполошился Семен Трофимович.
— Серый, вали к нам!
Сакович появился из темноты всклокоченный, тяжело дыша. Даже Хава обеспокоился:
— Что, задел, что ли?
— Чуть не кончил. Мимо уха.
— Садись, вмажешь с нами!
Он сел, кажется, не очень понимая, что ему говорят.
— Не пью.
Это послужило поводом для оживленных комментариев.
— О, я говорил, не пьет! — Хава.
— Уникальный кадр, цены нет, — Яшка.
— Хороший парень! Ничего, посиди так, — Маврин.
Они находились в том состоянии, когда человеку кажется, что он пока не пьян, но сейчас станет, когда сладкая теплота разлилась по телу и от нахлынувшего ощущения невесомости становится немножко тесно, хочется простора, размаха. Но Сергей со стороны видел, что приятелям простор и размах ни к чему, они и ходить уже не очень горазды. Они были неприятны. Бешенству, с которым Сакович выскочил из дому, нужен был выход.
— Что, натрясли у малышни копеек и празднуете?
Шутка или оскорбление? Хава обиделся:
— Это ты, может, мелочишься. Мы на свои. Двенадцать рублей сегодня заработали, товар продали.
— Я так думаю, если бы на свои, не ограничились бы пустяками, что вам две-три бутылки. Правда?
Виновато заерзал Семен Трофимович.
— Вот что, ребятки. Надо сбегать кому… Моя доля.
Он достал откуда-то из одежд кошелек со старомодной защелкой и принялся, полуотвернувшись, шуршать бумажками.
— Трешка, — решился, наконец, — три рубля.
— Где ты сейчас возьмешь? — усомнился Маврин.
— Да? — Семен Трофимович заколебался и хотел уже прятать деньги, когда руку его перехватил Яшка.
— Ничего, придумаем что-нибудь. Не жиль, дед, давай!
Отобрав трешку, Яшка торопливо глотнул из бутылки, резво поднялся:
