— Вот это да.
— Да, — кивнул лейтенант. — Такое впечатление, что они подсмотрели, как мы разносили их для БМП поутру, и теперь… А, ладно. У вас-то что нового?
Внезапно дверь в соседнюю комнату скрипнула, капитан вошел в комнатуху, сел у керосиновой лампы. Покрутил фитиль, но он и так был вывернут до предела.
— Так. С Чернобровом я поговорю потом, а пока — с вами.
Лейтенант вежливо, не вставая со стула, отталкиваясь сапогами от пола, отполз чуть в бок, чтобы не закрывать капитану обзор.
— Я бы попросил вас, — Дондик серьезно оглядел лица всех присутствующих, избегая смотреть на лейтенанта, — особенно ни о чем не рассказывать.
— Что такое? — удивился Антон. — Почему?
— Это приказ, а не просьба, — резко сказал капитан. Ростик мельком взглянул на Кима. Тот чуть набычился, его и без того корейские глаза стали еще уже. Ростик знал это выражение, так бывало перед дракой или перед особенно сложным спором, в общем, когда следовало не отступать. Получив эту поддержку, Ростик почувствовал прилив уверенности.
— Капитан, — сказал он, умышленно укоротив обращение, — вы ведете себя некорректно.
— Что? — у Дондика, казалось, даже лицо вытянулось.
— Вы не объясняете свои решения, а мы ведь зависим от них. Да и остальные тоже.
В комнате стояла тишина. Внезапно лейтенант поднялся и вышел. Капитан проводил его долгим, задумчивым взглядом.
— Мне бы тоже очень хотелось спросить, — вступил Пестель, не удержавшись. — Вы что, в самом деле считаете, что умалчиваниями можно что-то изменить?
— Да как вы смеете? — впрочем, голоса капитан не поднимал. Может, это еще предстояло.
— А как вы смеете лгать людям своими умалчиваниями? Своим шушуканьем, своей мышиной возней с информацией, которую должны, слышите — должны знать все? — спросил Антон.
Кажется, его понесло. Ростик и не подозревал, что он так умеет.
— Я не думал, что столкнусь с этой проблемой, — как бы сам себе сказал капитан. — А оказалось, что вы такие же, как все интеллигенты… Да вы знаете, с кем разговариваете?
— Знаем, — даже как-то сварливо ответил Пестель. — Но и вы поймите, это не прихоть — потрепаться в солдатской курилке. Сейчас мы спорим о значении информации. И она имеет жизненное значение. Она затрагивает проблему выживания.
— Попросту — будем ли мы жить через пару месяцев или полгода? — пояснил Ростик. Он впервые ощутил, что слишком сложные формулировки могут затемнять ситуацию, а не выявлять ее, но как это исправить, пока не знал.
В этом споре вообще слишком многое получилось экспромтом, слишком многое было не продумано. Ростик не сомневался, что позже они найдут более удачные аргументы, но спорить предстояло именно сейчас, а не потом.
