Поднимаюсь по лестнице, скрипя коленями, открываю разболтанный дверной замок, снова иду в ванную. Душ, полотенце, таблетки…
Одним словом, за исключением Марины, вполне обычное начало моего заурядного дня.
Газеты, газеты, газеты. Любой редактор подтвердит, что самая популярная рубрика, не считая анекдотов, — криминальная хроника. Она интересует, конечно, сильнее динамики цен на баррели. И, если бы не основы приличия, в передовых колонках размещали бы фотоотчеты с мест преступлений. Яркие и жесткие — с кровью и кишками. Такое мы читаем взахлеб, манилово, слабость людской натуры, а особо восприимчивые даже коллекционируют вырезки.
Я — не читаю, не переношу подобных заметок, не хочу видеть их боль. Мне без того хватает с избытком. Не хочу, чтобы и эта становилась моей, или боюсь, но отстраненно замечаю, что таких статей все больше и больше. Миром правит боль, она вокруг, она соприкасается, скользит по синапсам от носителя к носителю, и серферы безмолвно ликуют. Множится их океан боли.
Мобильник запиликал, когда я, листая вчерашнюю газету, разжевывал завтрак из таких же традиционных, как всё моё утро, резиновой консистенции яичницы и крепкого кофе. Очень крепкого кофе — наверное, кофейного аналога чифира. Я отложил газету — в ней не было ничего интересного, как не было, скорее всего, ничего интересного и в звонке. Мне не звонят просто так, чтобы справиться о здоровье или посплетничать — я не тот собеседник. Или ошиблись номером, или хотят поделиться. Ни свет, ни заря — поделиться болью, и я приму её, ничего не могу с собой поделать.
— Д-да.
— Олег? Простите, не знаю отчества…
Тихий, дрожащий, женский голос. Они всегда говорят тихо и трепетно — звонящие мне женщины. Мужчин на той стороне приходится слышать редко — мы, мужчины, прагматичны, мы не умеем признавать в себе слабости веры.
— П-просто Олег.
— Мне посоветовали…
Пауза. Я могу помолчать в ответ. Выслушать всхлипывания и посочувствовать авансом — мне ведь не звонят просто так. Только зачем все это?
— Да, я м-могу. Но ничего н-не обещаю.
И она начинает рассказывать. Сбивчиво, вспоминая ненужные мне подробности, захлебываясь от неинтересных мне эмоций. Вроде бы — о сыне? Не вдаваясь, вяло ковыряю в тарелке, но и не прерываю — пусть выговаривается. Зато потом нам обоим будет проще.
— Для этого нужно встретиться?
— К-конечно, — я называю место, в парке, — когда вам у-добно.
Договариваемся о времени — ей надо как можно быстрее, потому что оно, время, как всегда, не терпит, но добраться сюда у неё получится только после обеда. Хорошо — мне-то некуда торопиться. Рассказываю, как я выгляжу — не думаю, что женщина ошибется, когда увидит — я похож на мертвеца, выбравшегося из закоулков своего парка-кладбища. Предупреждаю еще раз, что, скорее всего, конкретного ничего не почувствую, но на единственный, самый для неё главный вопрос, отвечу. Опять же — «скорее всего».
