Наконец Наташа забормотала, что уже совсем согрелась, и если это возможно сейчас, то хотела бы посмотреть галерею и вообще, что барон захочет ей показать.
Он понял, улыбнулся и встал, чтобы вести их наверх. Мадам Натали вдруг показалась ему такой слабой и незащищенной. «Если бы он был другим!» — вдруг подумал Рихард. И чтобы больше не размышлять на эти вдруг пришедшие откуда-то издалека темы, он повел их наверх.
Они ходили от картины к картине, и Наташа впадала в тихий транс — это была уникальная коллекция. Тут были все, и даже много русских — Айвазовский, Лентулов, Серебрякова, Перов, Кандинский, а Сальвадор Дали, Босх — висели рядом, недалеко расположились полотна Брейгеля… Все было как бы перемешано, но с определенным смыслом и вкусом. Как хорошо, что она знает и любит живопись, что она сама собрала эти знания, сама поняла, что значит картина и ее творец!
Наконец они вошли в современную комнату, хорошо освещенную широчайшим окном. Здесь на белых стенах висели картины Селезнева, их было не очень много, но Наташа остановилась, завороженная. Это был ее художник! Она даже обернулась от картин на Анне, на барона и встретила его понимающий, как бы подталкивающий взгляд — иди, иди, смотри, мы не будем мешать. Они остановились дальше, и Анне что-то тихо говорила барону, а Наташа ходила от одного полотна к другому, и тоска переполняла ее душу.
Художника не было в живых… Но он оставил ей это завещание, эти картины, это приятие жизни во всех ее проявлениях. Он как бы говорил: жизнь удивительна и прекрасна. Ничего не бойся и не страшись! Посмотри, сколько она таит в себе, и если ты поймешь это, то ничто не столкнет тебя с твоей дороги, тропинки, и что бы это ни было. Ты всегда будешь такой, какая ты есть…
Наташа обернулась к Фрайбаху и Анне и спросила:
— А можно мне купить что-то?
Барон понял, что она сказала, и с сожалением покачал головой — нет.
Она так и знала! Но ей так хотелось! Даже слезы выступили на глазах, и она опустила голову. Тогда барон громко сказал:
— Купить — нет. Я вам подарю.
— Нет-нет, что вы… — опять забормотала Наташа, но он понял ее бормотание, подошел к ней медленной своей походкой и спросил:
— Эту?
Дело было как бы уже решено.
— Да, — прошептала Наташа. Именно эту, без серых мазков, полную игры и цвета, ей хотелось иметь, чтобы до конца понять ее тайный смысл.
— Хорошо, — кивнул барон, — вам ее положат в машину.
И довольно быстро пошел из комнаты. Спустились вниз. Барон вдруг стал каким-то хмуроватым. Наташа чувствовала неловкость, Анне тоже будто была чем-то расстроена, и они распрощались. Задержавшись на мгновение, Наташа сказала барону, чтобы он извинил ее за вторжение и что если он когда-нибудь захочет посмотреть еще раз свою картину — она улыбнулась, — то она рада будет видеть барона у себя.
