Крошечный Борис Беккер, с золотистыми бровями и золотым пушком на загорелом теле, покрытом по́том, возник на комоде; он был примерно раза в два больше своего телевизионного изображения, которое на экране застыло в момент удара по мячу. Беккер поморгал светлыми, песочного цвета ресницами над голубыми глазами и стал дико озираться, явно не в состоянии что-либо разглядеть, кроме светящейся дымки.
– Scheisse, – сказал крохотный Беккер, – Scheisse und Scheisse. Was ist mit mir?[54]
– Я могу показать ему нас, – предложил джинн. – Он нас убоится.
– Отправь его назад. Ведь он проиграет!
– Я мог бы его увеличить. До нормальных размеров. Мы могли бы с ним поговорить.
– Отправь его назад. Это нечестно.
– Он тебе не нужен?
– Scheisse. Warum kann ich nicht…[55]
– Нет, не нужен.
Беккер на экране застыл в эффектной позе – ракетка поднята, голова откинута назад, одна нога задрана и согнута в колене. Анри Леконт подбежал к сетке. Комментатор, спасая положение, сообщил, что «Беккера слегка прихватило», и это весьма порадовало джинна, который действительно Беккера «прихватил».
– Scheisse, – сказал несчастный маленький Беккер в их комнате.
– Верни его назад, – рассердилась доктор Перхольт и быстро добавила: – Учти, это не одно из трех моих законных желаний; ты, конечно, волен поступать так, как сочтешь нужным, однако пойми, ты разочаровываешь миллионы людей по всему свету, прерывая эту историю на полуслове… извини, это deformation professionelle…[56] мне следовало сказать – эту игру…
– А почему твои гомункулусы не трехмерны? – спросил джинн.
– Не знаю. Этого мы пока не умеем. Но возможно, научимся. Впрочем, ты, кажется, уже разбираешься в таких вещах лучше меня, хоть и просидел столько времени в этой бутылке. Пожалуйста, верни его на место.
– Исключительно ради твоего удовольствия, – галантно сказал помрачневший джинн. Он взял пальцами кукольного Беккера, быстро раскрутил его, как волчок, что-то прошептал, и Беккер на экране бессильно рухнул на корт.
– Ты его повредил! – обвиняющим тоном заявила Джиллиан.
– Надеюсь, что нет. – Голос джинна звучал несколько неуверенно.
Беккер в Монте-Карло встал, пошатываясь и держась обеими руками за голову, его подхватили и повели прочь.
– Ну вот, теперь матч, конечно, прерван, – обиженно сказала Джиллиан и, сама себе изумившись, прижала пальцы к губам: женщина, у которой на постели лежит живой джинн, все еще оказывается способна интересоваться исходом теннисного поединка, который она начала смотреть.
