— Не пугайтесь, люди добрые! — юным голоском заговорила гостья, снимая с головы лохматый капюшон. — Не делала вам зла и не сделаю. Я к вам с благодарностью. Али не узнали меня? Я — Веда.
Хозяева удивленно разглядывали юную деву: чистая тонкая кожа светилась в темноте, а белокурая коса доходила до колен. Кроме огромной шкуры на девушке ничего не было, и она стыдливо куталась в нее, прикрывая наготу. Радомир не сводил с нее глаз, и матери пришлось толкнуть его локтем в бок, чтобы пришел в себя.
Девушку пригласили в избу, начали собирать на стол.
— Так ты — Веда? — недоверчиво переспросил Радомир.
— Веда, — озорно улыбаясь, ответила гостья.
— Как же так? — растерялся он. — А отчего ты свой лик от людей прятала? Зачем в старуху обратилась?
— Погоди, скаженный! — снова одернула сына старушка. — Дай ей поесть с дороги, а потом спрашивай.
— И то верно, — согласился Радомир.
— Я не голодна, благодарствую, — все с той же улыбкой ответила девушка. — Пришла поклониться вам за то, что во второй раз мне жизнь сохранили. Мы с вами теперь как родные, то вы ко мне в гости, то я к вам.
Она засмеялась и словно колокольчик зазвенел. Лицо Радомира невольно расплылось в улыбке. Он зачарованно наблюдал за гостьей, не в силах отвести взгляда.
— Ой, не гляди на меня так! — смутилась девушка и сдвинула тонкие брови, — а то ведь могу и в старуху превратиться.
Радомир опустил глаза. Подошедшая сзади Лада одарила гостью ревнивым взглядом, но тут же вскрикнула от неожиданности. Перед ней была уже не девушка, а совсем девочка. Радомир раскрыл рот от такого превращения, а мать выронила горшок с кашей.
— Не пугайтесь, — успокоила их ведунья детским голоском. — Просто хочу пригожей для вас быть и не знаю как. Давно средь людей не была. Только и помню, как пугать, — она грустно улыбнулась. — Годков-то мне много, больше твоего, — кивнула она на старушку.
— Неужто такое может быть? — еле слышно прошептала Лада и опустилась на скамью рядом с мужем.
— Я сегодня последний раз в человеческом облике, — прервала молчание Веда. — Вот ночь закончится, стану волчицей, уйду в лес и не вернусь больше. Хочу на прощанье вам о судьбе своей нелегкой рассказать, чтоб зря не кляли и не плевали, обо мне вспоминая.
Девочка собралась с мыслями и, опустив синие глаза, начала:
— Мать моя была дочерью колдуна-оборотня. С детства знала то, что простым смертным не дано, могла лечить, а могла и убить одним лишь взглядом. Большую силу имела. Вздумалось ей однажды задурить светлую голову молодцу одному, и, уж не знаю как, а вышло, что сама в него влюбилась без памяти. И так ей захотелось обычной человеческой жизнью пожить, что ушла она с этим молодцем от отца своего, приняла крещение и поселилась средь людей. Поначалу все хорошо было: свадьбу сыграли, хозяйство завели, детей родили: сначала меня, а потом сыночка, — маленькая Веда торопливо смахнула упавшую слезу. — Так все было славно и справно, что зависть людскую своим счастьем вызвали. Стали люди небылицы про мать рассказывать, мол по ночам не спит, а ворожит да порчу на всех, кто на нее недобрым взглядом посмотрел, наводит. До такого дошло, что в церковь впускать перестали, ото всех дворов гнали. Даже те, кто ранее другом назывался…. Обидно стало матери, ведь не колдовала она с того дня как крест на себя надела. Подумали они с отцом, да и решили от людей в лес податься. Там высокую избу поставили, хозяйство завели: птицу, скот держали. Звери лесные обходили их стороной, и не потому, что мать заклятье наложила, а потому, что отец ее — колдун, сжалился и о семье позаботился. Так прожили десять лет. Но однажды случилась в деревне падучая у скота. Решили люди, что это месть колдуньи. Собрались и пришли к нашему дому, и все с вилами, да с топорами. Отец говорить с ними стал, а они его топором по голове и к избе нашей шасть! Мать двери заперла, нас с братом под лавки затолкала и вдруг вижу я, стала она из человека в зверя превращаться, в волчицу черную. Тут в избу люди ворвались и давай крушить все подряд. Мать на них бросилась, но слишком силы неравные были. Когда ее убивали, она зверем была. Помню только как кровь из ее вспоротого брюха на пол хлынула. Потом брата нашли и топором порубили… — девочка остановилась. Ее лицо в одно мгновенье стало взрослым. Две глубокие поперечные морщинки легли меж бровей. — Помню личико его перепуганное, — дрожащим женским голосом продолжала повзрослевшая Веда, — как силой вытаскивали его из под лавки, как он вырывался и плакал, но ни разу не глянул в мою сторону, чтобы не выдать.
