— Однако странная бывает арифметика…
— Хотите верьте, хотите нет, я получала мужа назад с лихвой.
Она сыплет рис в решето. Перебирает рисинки так медленно, будто ласкает каждую. Грохочет гром, и вмиг смолкают стрекозы. Тишина на секунду становится шире саванны. Но проходит мгновение, и снова вступает пронзительный насекомий оркестр.
— Извините за неуместное любопытство, но я спрашиваю исключительно из профессиональных соображений. Во время этих семи побегов не подхватил ли он каких-нибудь болезней?
— Он бежал уже больным. Побег — это и есть его болезнь.
— Но с теми другими женщинами…
— С другими женщинами? Кто вам сказал, что были другие женщины?
— Так он не уходил из дома?
— Уходил, но не поэтому. Не все же в мире происходит из-за женщин, в конце-то концов…
— Извините, дона Мунда, мне не следует вмешиваться в вашу личную жизнь. Но я врач и должен знать, какие заболевания перенес мой пациент. В том числе, как ни прискорбно, и венерические.
— Мой муж всегда был мне верен. Он спал с другими, но мне не изменял никогда.
— Простите, не понимаю.
— Когда он изменял мне, я изменяла вместе с ним.
— Все равно не понимаю.
Вот какую стратегию изобрела она, чтобы направлять в нужное русло мужнино стремление налево. Ночью, пока он спал, она нашептывала ему на ухо непристойности, изменив голос, притворяясь другими женщинами. И подбивала его на что-нибудь остренькое, на игры, от которых щекотало нервы и мороз пробегал по коже. Она навевала ему сны, где он видел себя с самыми разнообразными любовницами. И так, во сне, удовлетворялся по самое немогу. Наяву муж принадлежал только ей.
— Он изменял мне. Но женщин, с которыми он изменял, никогда не было на свете.
— Теперь понятно.
— Всеми его шлюхами была я.
— Снимаю шляпу перед вашей изобретательностью, дона Мунда.
Слабая улыбка на ее лице — как редкие скромные цветочки в траве. Ни гордости, ни тщеславия.
— Сколько ж я с ним блядовала, доктор, — повторяет она. Но это не жалоба. Простая констатация. И под конец вздыхает: — В постели у женщины два счастливых мгновения: первое, когда мужчина на нее взгромождается, второе — когда мужчина наконец слезает с нее.
Она потряхивает рис в сите, чтобы выбрать мусор. Потом, преодолев себя, признается:
— Могу я вам сказать по секрету, доктор? Только во время того блядства мне было по-настоящему хорошо.
Но это время тоже прошло. Теперь она — ни жена, ни шлюха. Уже несколько лет, как они не спят вместе: у каждого своя комната, у каждого свои сны.
