— Нет, ты скажи: сколько ему?
Мать пожала плечами:
— Пятьдесят девять.
— Пятьдесят девять?! — Я задохнулась.
— Довольно об этом, — сказала она. — Мы не должны забывать о гостях.
Итак, мама выдала бы меня за старика, чтобы удовлетворить собственное честолюбие. К этому сводится вся ее забота обо мне? Я оглядела пожилых джентльменов в гостиной. Нет: я бы хотела иметь молодого супруга, с крепкими белыми зубами, без седины и лысины. Неужто я прошу слишком много?
Последующие недели мама полностью посвятила моему преображению. Мы посещали портниху, обувщика, продавца перчаток. Нижние юбки, сорочки и ночные рубашки мама заказывала оптом. С меня сняли мерки для двух утренних платьев, одного дневного, понаряднее, и для первого в моей жизни торжественного вечернего наряда.
Пока мы таскались туда-сюда, мама передавала мне собственные знания. Она учила меня улыбаться — слегка, но часто; наставляла, когда держать при себе свое мнение — почти всегда; как распоряжаться продавщицами в лавке — с абсолютной уверенностью в себе; учила разбираться в тканях, а самое главное — в шляпах. Кажется, мать была убеждена, что самая суть истинной леди держится у нее на голове.
Бывая у модистки, она столь тщательно изучала стежки и подкладки, что я невольно краснела.
— Мама, ну зачем это делать? Не надо!
— Чепуха! Жаль, что я больше не занимаюсь изготовлением шляп. Правильная шляпка создает облик дамы. Она простую женщину может превратить в королеву.
Когда она взялась расписывать свои любимые шляпки, я прямо не знала, что и думать: быть может, она меня просто дразнит?
— В Ирландии из моих рук вышла шляпка с крошечным суденышком под парусами, а на другой была груда заморских фруктов.
Мы с модисткой переглянулись.
Когда же мама в конце концов выбрала скромную шляпку в мелкий горошек и два капора, один соломенный, другой из ткани, я вздохнула с облегчением.
В промежутках между постижением науки женского гардероба и чаепитиями я начала узнавать свою мать ближе. К сожалению, не могу сказать, что она давала себе труд понять меня; ее внимание сосредоточивалось лишь на том, какой цвет мне более к лицу — голубой или розовый.
— Ты моя дочь, не так ли? — говорила она. — Мне этого достаточно.
Вскоре после ее приезда в Бат я познакомила маму с Софией в надежде, что наша дружба продолжится. Однако когда я в следующий раз пришла в школу, выяснилось, что мама навела справки и велела меня к Софии не подпускать.
— Эта девочка слишком нервная, — объяснила мама, но я-то понимала: это все оттого, что София — незаконнорожденная.
