Тихая Виледь | страница 45
– Моя-то в прошлое воскресенье пришла из Покрова, – продолжал Ленька, – вербу за иконы засунула и молится – не попускается. Обрядилась – и опять в угол, под иконы. Потом где-то отошла, поуспокоилась да и говорит: «Знамение страшное! В день Входа Господня в Иерусалим нас, грешных, в храм не пустили…»
Кто-то из молодежи подал качающимся подаровку – уледь, да, видно, неловко.
Сразу несколько голосов кричали:
– Подавай как следует! Куда бросаешь? Лапоть возьми – летит дальше!
Нинка протестовала:
– Не надо лапоть, пинать болько! А Ленька не умолкал:
– Всю неделю моя баба как чумная ходила. А вчерась надумалась да опять в Покрово поползла…
– Наши бабы тоже ходили, – отозвался Ксанфий.
– Ходили! А в храм-от и не попали. Батюшка дома пасхальные яйца освящал…
– О-о-о! – неслось от качель. Это Афоня ловко подцепил подаровку, полетела она высоко, далеко! Парни бросились за ней. Толкаются. Лбами стукаются. Кто-то ухватил – побежал снова качающимся подавать.
– А этим хоть бы что! – не мог успокоиться Ленька. – До Портомоя готовы уледь запнуть. А у меня на нутре чего-то нехорошее копошится…
– Да ты, Леня, всегда такой, копошащийся да пужливый, – незлобно говорил Ксанфий, и на него, как на Божьего человека, Ленька не обижался. – Мужики вон, сказывают, в Масленицу с покровцами схлестнулись; все дерутся, а ты в ноги падаешь да за яйца мужиков хватаешься, прости Господи…
– А уж хвачу – так и жись прощай! Ксанфий вздохнул да перекрестился.
Уледь опять высоко взлетел в синее небо. Поймал его Ванька Гомзяков, братец Полин. И к девкам побежал, что в стороне стояли да похохатывали, глядя, как парни за подаровку сражаются.
Подошел, значит, Ваня к девкам и Любу Шенину позвал качаться. Ленька аж рот открыл: выросла Любка его, парням уж головы мутит!
Ксанфий захохотал:
– Уведет он у тебя работницу!
– Да с Михаилом не грех и породниться.
А Люба улыбается, цветет, к качелям с Ванькой подходит. Вот уселась, подобрав подол. И ухажер рядышком пристроился.
А Афоня с Ниной, слезшие с качель, принялись за веревки новую парочку раскачивать.
И смеется Любка, и пинает поданный ей уледь, и летит он далеко под пригорок…
– Что ты будешь с дурехами делать! Опять бодаются! – Ксанфий указал на козлух, что посреди дороги бились крепкими лбами.
– А-а-а… – протянул Ленька, не понимая и не разделяя Ксанфиевых радостей и сожалея, что сердечного разговора не получилось…
А молодежь продолжала веселиться. Высокие качели скрипели до потемок…