В последние недели учебы Айра не могла не заметить огромной разницы в его поведении. В том, как он двигается, как смотрит, как пристально следит за каждым ее шагом. Его рапира больше не порезала ей кожу, его кулак больше не посмел оставить на ней ни единой отметины. И он ни разу за целый месяц больше не прикоснулся к ее шерсти, хотя желтые глаза не отрывались ни на миг, когда стая с визгом и хохотом пыталась выловить юркую волчицу, чтобы с радостным ревом завалить потом на траву.
Он словно умер, получив известие об Инициации. Словно страшился даже дотронуться, как будто сама мысль об этом вызывала у него отвращение и причиняла не меньшую боль, чем ей самой. Он стал еще молчаливее, чем обычно. В его зрачках поселился лихорадочный блеск, щеки запали, а заострившиеся скулы выпирали, словно у тяжелобольного. Он буквально горел от самой мысли о грядущем Бале. Он потерял интерес к занятиям. Перестал требовать результатов. И каждый раз перед очередной трансформацией неизменно отворачивался и уходил, при этом никогда не торопя такую же молчаливую, словно бы высохшую от перегрузок ученицу. Даже если она задерживалась слишком надолго, чтобы урвать для себя несколько минут благословенного отдыха.
В те дни Айре было слишком тяжело от постоянных тренировок, чтобы обращать на это внимание. Но теперь, когда дело оказалось сделано, все больше склонялась к мысли, что была права: своим побегом она избавила их обоих от настоящей пытки. Причем его - чуть ли не больше, чем себя, потому что для того, кто поклялся на крови погибшей Эиталле, не было большей подлости, чем нарушить данное любимой обещание.
Он не предал бы ее. Никогда. И был в этом решении настолько тверд, что даже позволил себе ввести в заблуждение одинокую, неизвестную, никому не нужную девчонку, которой не повезло оказаться у него на пути.
Вероятно, она самим своим существованием должна была приводить его в безумное раздражение. Каждый взгляд на нее должен был напоминать ему о прошлом. Каждое шевеление игольника должно было заставлять бессильно выть от колючих воспоминаний, а каждое ворчание метаморфа - стискивать зубы, чтобы не думать о том, откуда и почему взялся в Академии этот упрямый зверь. И каждый день, каждую ночь, сталкиваясь со своей ученицей, он должен был испытывать столько всего... столько вспоминать, столько переживать заново.... раз за разом слышать в ушах пронзительный крик погибающей Эиталле... с мукой думать, что это по его вине случилась страшная трагедия...
