Асграйв...
Надо сказать, тот СИЛЬНО удивился, когда на следующее утро вчерашний "мертвец" (а эта смерть почти не вызывала сомнений!) появился в классе и с непроницаемым лицом прошел к своей парте. Живой, невредимый, без единого следа на лице после трудной ночи и совершенно невозмутимый.
Вэйр, едва показавшись на пороге, буквально кожей ощутил на себе ошарашенно-неверящие взгляды, полные искреннего изумления и недоверия, однако обернуться на четверых трусов даже не потрудился. Просто прошел мимо, игнорируя чужую оторопь, сделал вид, что не заметил их побледневших лиц, и лишь на Грэя взглянул мельком - остро, пристально, с молчаливым обещанием расквитаться за тот коварный удар. И за то, что этот мерзавец скинул его прямиком в игольник, из которого, если бы не настоящее чудо, Вэйр никогда не сумел бы выбраться.
Невероятно, что Шипик вдруг проявил такую ненормальную покладистость. Невероятно, что брошенный Асграйвом Огонь не заставил его с ходу вонзить сразу все свои шипы. Уму непостижимо, что он нашел в упавшем со стены юноше, однако он не просто его не тронул, но еще и помог вернуться обратно, вежливо придержав на пояс и не позволив свалиться на землю. Если бы не это, наутро класс не досчитался бы одного ученика, а немного позже мадам Матисса или кто-то из старшекурсников заметили бы его холодное тело под корнями игольника и в панике вызвали бы преподавателей. Лера Леграна или господина Огэ. Причем Вэйр считал, что за эту смерть никто бы не ответил: он был заведомо одинок, незнатного рода, никаких покровителей за ним не стояло, да и на стену, как решили бы все, он полез вопреки строгим правилам. Поэтому закономерно получил обещанное наказание, за которое некого винить. Все просто и легко.
Так что Асграйв ничем не рисковал, когда ставил подножку и дразнил игольник своим Огнем: никто и никогда не узнал бы, что случилось на самом деле. Никто не связал бы с ним смерть новичка. А Войтек и остальные, если бы и начали догадываться, что Вэйр не сам по себе свалился в игольник, вряд ли решились бы об этом заикнуться. И вряд ли осмелились бы во всеуслышание признаться, что в ту ночь тоже нарушили строгие предписания. Раз уж они на помощь не кинулись, раз уж никого не позвали сразу, раз удрали без оглядки, поняв, что игольник взбесился... от тех, кто струсил и не протянул руку помощи в тот момент, не стоит ждать откровенности впоследствии. И не стоит надеяться, что чудесное воскрешение хоть как-то изменить возникшее к ним презрение и вполне объяснимую брезгливость.
