Замок щелкнул, сын открыл дверь, выступил в тамбур и жестом руки пригласил мужчину последовать за ним. Они достигли вагона, в который шли.
– Ну, слушай, – сказал сын, когда была закрыта и эта дверь, через которую они вошли. – Зачем я тебя позвал… Мы увеличиваем скорость. Должны увеличить. Обязаны. Слишком мы тихо едем. Тащимся, а не едем.
– Разве? – удивился мужчина. – Вроде бы вполне приличная скорость.
Сын поморщился.
– Это потому что ты привык к такой. А она совершенно недостаточна. Ее нужно увеличить, и другого разговора быть не может. Нам нужно ехать быстрее. Много быстрее!
– Ага, – сказал мужчина, – понятно. И при чем здесь я?
– Ты должен сделать расчеты. Сколько понадобится топлива. На каких участках возможно предельное увеличение скорости, на каких нужно ее ограничить. Но чтобы везде, на всех участках мы мчались быстрее!
– Ага, понятно, – снова сказал мужчина. – Но почему именно я? Я ведь уже давно от всего отставлен.
– Ну, вот чтоб тряхнул стариной.
– Перестань, что за объяснение, – поморщился теперь, в свою очередь, мужчина. – Почему не привлекаете других? В том числе и тех, кто помоложе?
– А ты что, хотел бы переуступить эту работу тем, кто помоложе?
– Я спросил, почему не привлекаете других?
Сын помолчал. Потом по лицу его пробежала усмешка.
– А ты что, не догадываешься? Некому делать эту работу. Никого не осталось, кто бы умел. Ты, может, единственный. Все сошли. Пересели. Осели на земле. Кто как. Разве не заметил?
Мужчина вспомнил пустой коридор вагона перед тем, как тот заполнился молодыми людьми. Ну да, действительно, они с женщиной еще все удивлялись: почему стало так безлюдно?!
– А ты сам? Те, кто вместе с тобой? – спросил он.
Сын двинул подбородком. В том, как он это сделал, просквозило высокомерие.
– Мы управленцы. Наше дело практическое. Тебе – посчитать, а там уж мы со своим делом справимся наилучшим образом.
– А молодежь что же? – не удержался от укола мужчина.
– Никого нет, кто бы умел, ты не понял? – терпеливо повторил сын.
– Что ж, – проговорил мужчина. – Раз никого, кроме меня… Не могу отказаться. Да и зачем?
– Вот именно, – сказал сын.
Всунул произведение охранного искусства в отверстие замка на двери, ведущей в собственно вагон, щелчок, мягкое лепетание хорошо смазанных петель, и мужчина ступил вовнутрь.
Он ступил вовнутрь – и его оглушило.
Ему приходилось бывать здесь и прежде, но давно, весьма давно, и он не мог даже представить, что в вагоне так все изменилось. Раньше этот вагон был, как и все остальные: так же обит каким-то пупырчатым, болотного цвета резинообразным материалом, такой же ширины, с такими же окнами, состоящими из двух рам – широкой внизу и узкой вверху, у него не было только отдельных купе, а одно общее пространство, подобно тому, как в вагоне-ресторане, и лишь несколько выгородок в этом пространстве для рабочих столов. Теперь же от того, старого вагона ничего не осталось. Внутренняя отделка являла собой яркое белое безбрежие, как бы заявляя этим безбрежием о всяческой чистоте, царящей здесь. Окна сделались одним сплошным стеклом, невероятно увеличившись по вертикали, так что возникало впечатление, будто потолок вознесся вверх на добрые полметра. Но самое главное, вагон стал шире, и это уже было не впечатление. Он стал шире не меньше, чем на два метра, это теперь была настоящая комната на колесах, дели ее для удобства и комфорта работы на отдельные помещения – вполне возможно; что неведомый мужчине проектировщик и сделал.
