Ровно в восемь часов наступило время для нанесения ранних визитов, и на пороге появился господин Сигимицу, почесывая маленькую попку и по-японски испытующе всматриваясь в компаньонов.
В конце концов он решил, что в него стрелял Погадаев, так как у него была самая дурацкая из всех рожа.
«Ну погоди, сука поганая, советская тварь, – думал самурай. – Дай только приедем в Японию».
Как он и предполагал, сделка совершилась. Каждый взял чек на круглую, со многими нулями, сумму, а драгоценности перекочевали в белый японский портфель с драконом, замки которого с лязгом захлопнулись, напомнив Погадаеву зубные протезы.
– Теперь о паспортах, – сказал япошка. – Они только на четырех человек – девушку и трех мужчин.
– Тогда давай назад сокровища, – заявил Муромцев.
– Не торопитесь, господа, есть еще один – итальянский. Кто желает в солнечную Италию? – И японец почему-то посмотрел на Окладова.
«В самом деле, почему бы не в Италию? – подумал Окладов. – Заодно избавлюсь от мента, стукача и шлюхи. А нажраться портвейна можно и в Италии, на худой конец вермута».
И он ответил:
– Согласен!
«Дешевка, – подумала Рая, – клялся в любви, алкоголик».
– Господа, получите паспорта, – торжественно проговорил японец. – Теперь вы японцы и, следовательно, должны мне подчиняться, как представителю власти, за исключением господина Окладова, разумеется.
– А что, конституция у вас не действует? – поинтересовался Муромцев.
Все с любопытством рассматривали свои паспорта с неизвестно откуда взявшимися на них фотографиями владельцев.
– Не помню, чтобы я сдавал фотографию, – сказал Муромцев, и японец перенес центр тяжести подозрения с Погадаева на него.
Вдруг Окладов вскочил с места, возмущенно глядя на японца: он наконец прочел свою фамилию в паспорте. Там значилось: «Винченцо Залупини».
– С такой фамилией я никуда не поеду! – заявил он.
– А какая? – все с интересом повернули головы к Окладову.
– Господин Залупини, – сказал японец, – ваша фамилия скабрезно звучит только в СССР. В Италии же больше половины населения носит такие фамилии.
«Ладно, хрен с тобой, – подумал Окладов и присел. – Вот страна! Даже японцы здесь какие-то советские, бл…ди!»
– Господа, самолет через час. Ваш также, Окладов, прошу прощения, синьор Залупини. А теперь прошу вас всех к трюмо.
Все сели к трюмо, где еще совсем недавно любовалась собой супруга Бочкина. Тут Бочкин, само собой, вспомнил про жену.
С диким воплем он стремглав кинулся в сортир и освободил полуживую, голодную, как уличную суку морозной зимой, свою Катю. Ему вдруг стало жалко расставаться с женой, с которой он прожил как за каменной стеной долгие счастливые годы. «Куда ее, падлу, девать?» – подумал он.
