Вместо ответа я спросил:
-- Разве Фаберже распятия делал?
-- Мудила, конечно же делал.
-- А что этот юродивый здесь наплел про седую старину?
-- Вы его не слушайте, он малость не в себе. -- Фридман встал на кровати в полный рост, словно Нерон, в поэтическом экстазе воздел вверх ладонь с растопыренными пальцами, и красный свет китайского фонаря осветил его скомканное лицо. -- Балаган окончен! Максимовский, прошу тебя: папе ни слова о Марине! Держи язык за зубами. Не надо расстраивать родителя, иначе он тебя грохнет. Прямо в присутствии посла. Вижу эту картину: международный скандал, суд, Сибирь. Я в Сибирь не поеду, мне деньги нужны. Надо всем платить: водителю, убирашке*, массажисту. Запомнил? Ты ведь не хочешь, чтобы на нас с тобой обиделся посол Молдавии и началась война?
* Очевидно, домработнице.
-- Нет, не хочу.
-- Смотри, не подведи. А еще лучше -- убирайся отсюда. Убирайтесь оба. И ты, инквизитор, тоже. Возвращайся к себе и молись за нас богу. Послезавтра конец света, а ты суетишься тут. Не ровен час, стукнешь ночью по башке в припадке патриотизма.
-- А что конкретно ему знать не следует, -- уточнил Максимовский, -что его дочь беременна, или что мы с ней расстались?
-- Думаю, и то, и другое.
ДЕТИ КАСТАНЕДЫ
Так повелось, что все мои друзья сидят на наркотиках. Одни часто и помногу пьют, другие курят траву, кто-то даже ширяется. Но, бог мой, все они дилетанты! Все они только бродят по берегам Великого Моря Наслаждений, предпочитая риску и романтике теплое место на пляже. Иван Аркадиевич Фридман плавает в этом море давно и знает там каждое течение.
Сначала отхлебнуть водки, затем всосать кокаин через нос, поднеся мельхиоровую ложку по очереди к каждому его отверстию, еще одну ложку закинуть в рот, следом за этим маленькими глотками выпить еще полстакана водки, сушеную какашку под язык и...
Полный вперед! Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Мы с Максимовским повторили всю процедуру со скрупулезной точностью.
Со стены слева от меня мягко бухнули часы. Про себя я отметил, что один удар означает половину какого-то часа. Какого именно, мне сделалось безразлично.
Состояние умиротворения легло на меня, словно теплое шерстяное одеяло. Ничто и никто не смогли бы сейчас привести меня в смятение, даже восставший из могилы Адольф Гитлер, сидящий в чем мать родила, верхом на белом боевом слоне с израильским флагом вместо попоны и бьющий в большой тантрический бубен.
Мне захотелось детально обмозговать все события сегодняшнего утра, все, что я видел и слышал, начиная с самого пробуждения. Но общей картины как-то не получалось.
