Напряжённый шепот, внезапно возникший за спиной, заставил Степана вздрогнуть. Мужской голос говорил по-немецки: "Господь всеблагой, вразуми несчастных, ибо не ведают, что творят. Дай им хоть каплю разума, а нам — хоть толику терпения. Не оставь нас милостью своей, Господи!"
Хотелось обернуться, посмотреть в глаза человеку, не страшащемуся гнева толпы и возносящему молитву среди торжества агрессивного безбожия. Боясь спугнуть говорящего неосторожным жестом или резким движением, Матвеев выждал несколько мгновений и, кажется, опоздал. Теперь за его спиной звучал другой голос — громкий, полный самоуверенности на грани спеси. А может быть, и за гранью. Говорил соотечественник Гринвуда. Ну, или почти соотечественник, поскольку особенности его выговора были скорее характерны для человека, долгое время прожившего в колониях.
"В Индии, — автоматически отметил Степан. — Уж очень по-особенному он это всё произносит".
— Стоит отметить, что единственное, в чём можно упрекнуть местных анархистов, так это в отсутствии художественного вкуса, — мужчина говорил так, словно "надиктовывал" текст. — Или в дурновкусии, что, впрочем, одно и то же. Пытаться сжечь то, что гореть не может, вместо того, чтобы все это просто взорвать… Пожалели пару ящиков динамита? Чёрт меня побери! Я перестаю понимать испанцев!
А вот этого Матвеев стерпеть не смог. Если бы говорил испанец, Степан, скорее всего, оставил бы это циничное заявление без ответа. Что с перегревшихся взять? Но англичанину такое спустить нельзя, а там будь что будет! Есть такие мгновения, о которых, быть может, и сожалеешь потом, и даже ругаешь себя за неосторожность и несдержанность, но в "реальном времени", в "момент истины"…
Степан начал говорить, все еще стоя спиной к стороннику радикальных методов антиклерикальной пропаганды:
— Похоже, вы никогда их и не понимали, — перебил он "речь" незнакомца. — Один испанец, Антонио Гауди, практически за "спасибо" сорок лет строил — подобно тем зодчим, что возводили собор в Кентербери, или в Дрездене — то, чему нельзя найти названия. Другой испанец… — Степан, по мере того, как произносил свою утончённую, но несколько высокопарную и тяжеловесную отповедь постепенно разворачивался в сторону случайного собеседника, наконец, оказавшись с ним лицом к лицу. — Другой испанец, художник Сальвадор Дали, если вам хоть о чём-то говорит это имя… Так вот, синьор Дали сказал как-то, что усилия, предпринятые архитекторами для достройки собора святого Семейства, не что иное, как предательство дела самого Гауди — автора сего весьма необычного здания. Незаконченную постройку стоило бы оставить в том виде, в каком она пребывала на момент смерти своего создателя. Пусть недостроенный собор торчит гнилым зубом посреди Барселоны. Как напоминание. О чём? Вот об этом господин Дали не успел рассказать. Его отвлекли… Однако если даже человек, которого сложно назвать сторонником старого режима и уж тем более поборником католической церкви, не только не призывает к разрушению Саграда Фамилиа, но и, более того, заботится о сохранности собора, о сохранение его первозданного образа…
