Такие странные отношения удивляли Татьяну несказанно, и любопытство мучило, но ведь и не спросишь! Ни Олега, ни Ольгу, ни, тем более, тихую интеллигентную Вильду. И вот вдруг это сообщение… Как камень на голову, как земля из-под ног. Когда услышала, у самой в глазах потемнело, и так сжало низ живота, словно приступ аппендицита или родовые схватки… Но это были всего лишь спазмы. Нервные спазмы, — таких у нее не случалось даже во внутренней "гостинице" разведупра, когда жизнь и судьба действительно висели на волоске. Но Ольга…
"Оленька! Прости дуру! Прости…"
По сравнению со смертью подруги, все прочее виделось мелким и унылым. Все эти их подколки, и негласное соревнование на право быть самой-самой…
"Глупость какая… Оля…"
Возможно, она и не справилась бы с ужасом той ночи, если бы не пришлось приводить в чувство Вильду.
"Второй раз за три дня…"
Ну, второй или третий, а рождественские каникулы не задались, но не в этом дело. Неизвестность — вот что выматывало душу больше всего. Сообщения были редкими и противоречивыми: убита… жива… ранена… умерла от ран… и снова — жива… находится в госпитале… выздоравливает… умирает…
В конце концов, им все равно пришлось уехать. Контракт предусматривал закончить "Золушку" к Рождеству, но ни к Рождеству, ни к Новому Году не получилось. Но это не значило, что затягивать съемки можно до бесконечности. И дело даже не в штрафных санкциях…
"А в чем?"
В планах гастролей, например.
— Вот что, — сказала Таня, глядя Виктору прямо в глаза. — В Бельгию мы поедем в феврале, а сейчас я хочу в Испанию…
5. Атташе посольства СССР в Испанской республике Лев Лазаревич Никольский, Мадрид, Испания, 9 января 1937, вечер
— К сожалению, мы опоздали, — Никольский откинулся на спинку стула и коротко, остро взглянул в глаза Володина, как бы спрашивая, понимает ли тот, о чем идет речь.
— Что вы имеете в виду? — Алексей Николаевич Володин умел владеть лицом ничуть не хуже своего начальника, хотя он-то как раз знал, насколько плохо обстоят дела. Что называется, из первых уст знал, так как оказался по случаю, вероятно, последним сотрудником НКВД, кто разговаривал с представителем Коминтерна — не считая, разумеется, "кротов" в окружении Марти, — разговор этот состоялся два дня назад. А вчера товарища Андре Марти не стало… Такова жизнь на войне.
"Сегодня ты, а завтра я…" — но умирать никто не хочет.
— Троцкисты совершенно очевидно перешли теперь в наступление по всему фронту, — построжев лицом, ответил на вопрос Лев Лазаревич. Разумеется, все это была, как на театре, — одна лишь игра, но оба собеседника сознавали, что доверять сейчас нельзя никому. А раз так, лучше перебдеть, чем наоборот. Кое-кого из тех, кто все еще жил по старым правилам уже повыдергали — словно редиску или турнепс — из Испании в Москву, и где теперь они все?
