…" — и ещё что-то об опасностях, подстерегающих тех "беспечных аристократок, мнящих себя непревзойдёнными журналистками", кто привык потакать своим желаниям и имел неосторожность слишком приблизиться к линии фронта "ради нескольких строчек в газете".
Матвеев положил газету на стол, прикрыл глаза и посидел с полминуты неподвижно, будто собираясь с духом, потом резко выдохнул, взгляд его блеснул озорно и с вызовом. Нетерпеливый взмах руки, и вот уже ragazzo "на полусогнутых" спешит к столику "сеньора иностранца".
— Водка есть? — радость, охватившая Степана, на мгновение заставила почувствовать себя русским ухарем-купцом, обмывающим в иноземном трактире то ли удачную сделку, то ли счастливое избавление от разбойников. Потому и взгляд его на всё происходящее некоторое время преломлялся через призму такого, необычного надо сказать, ощущения.
— Не держим-с! Можем предложить лучшие столовые вина, бренди. Есть ром… ямайский… — тут официант нагнулся и прошептал на ухо Матвееву. — Если господин очень желает, можем даже найти шотландский виски. Настоящий!
— Точно водки нет, малец? — в голосе Степана зазвучали угрожающие нотки.
— Нет… если только… Есть grappa, очень хорошая — rizervo prosecco…
— Ладно, тащи! Большую порцию!
Минутой позже, на столе, будто сама собой появилась высокая цилиндрическая рюмка, содержимое которой распространяло такой аромат, что Матвеев непроизвольно сглотнул слюну. Взяв рюмку в руку, он некоторое время вдыхал испарения, наполненные запахами жаркого лета, зелени лозы на горных склонах, тяжёлых гроздьев винограда…
"Ну, за здоровье новорожденной! — мысленно произнёс он и опрокинул одним махом без малого сто грамм крепкого душистого напитка. — Грех было не выпить, и ждать тоже грех — за такие новости нужно пить сразу, пока не перегорело".
Граппа на пустой — ну, не считать же чашку кофе едой? — желудок, практически сразу ударила в голову. Нет, не притупив восприятие, а скорее сгладив острые углы утренних мыслей, "царапавших" сознание.
С наслаждением закурив, он отхлебнул глоток остывающего кофе и с ненавистью посмотрел на нечто, сотворенное из яиц, зелени и прочей ерунды "гением итальянской школы кулинарии" — дежурным "кашеваром" этой заштатной гостиницы. Ужасно хотелось обычной "человеческой" еды…
"Эх, овсянки бы сейчас… — порридж, сэр! — и яишенку с беконом, трёхглазую… или лучше четырёх?" — улыбался своим мыслям Степан.
Видение исходящей паром "настоящей еды для настоящих мужчин" оказалось почти материальным. До такой степени материальным, что даже рот наполнился слюной, и Матвеев внезапно понял, насколько он проголодался за предыдущие дни. Дни, наполненные до отказа — встречами, тревогами и любовью…
