— Кто говорит? Что говорят?
Он хотел узнать, откуда идет такой слух.
Человек улыбался спокойно и уверенно повторял:
— Вот увидите! Сомнений нет...
Я удивлялась, почему Бек ему не верит. Было это давно...
И сейчас в отделе прозы журнала "Новый мир" я вспомнила об этом и спросила:
— А почему вам все-таки не дали Сталинскую премию?
Сидевшая за своим столом Инна Борисова сказала:
— Как не дали? По-моему, как раз дали.
А Бек сказал:
— Нет, именно не дали. Знаете, как все было?
И рассказал о том, что тогда, действительно, его все очень хвалили — ив печати и устно. На всех заседаниях в Союзе писателей. И добавил:
— Однажды сам Фадеев, который лично ко мне относился неважно, встретил меня в Переделкино, зазвал к себе и рассказал что Союз писателей выдвинул "Волоколамское шоссе" на Сталинскую премию. Выдвинул единогласно. И я должен обязательно премию получить.
Что же произошло потом? Потом произошло следующее.
— Мне об этом, — сказал Бек, — тоже рассказал Фадеев.
Как вызвали Фадеева к Сталину, когда решался вопрос о премиях. В самом начале списка стояло: "А. Бек — "Волоколамское шоссе"". Сталин держал в руках красный карандаш и тут же этим красным карандашом жирно вычеркнул Бека из списка.
Сталин сказал при этом про Бека:
— Есть культ личности. Отрыжка эсеровской теории героя и толпы.
Бек прознес эту фразу с сильным сталинским акцентом — получилось очень похоже, и образ Сталина возник в нашей комнате, как живой.
— Никто, конечно, Сталину, не возразил, — добавил Бек.
...После этого "Волоколамское шоссе" будто вывалилось из литературы. Исчезло из жизни...
Но вот где звучит натуральный голос Сталина! Что Бек — это "отрыжка". И не простая "отрыжка", а "эсеровская", "эсеровской теории героя и толпы". В такие дебри истории залез, чтобы вычеркнуть Бека. К таким примитивно фальсификаторским формулировкам прибег, по которым с давних времен фабриковались эсеровские дела.
Тут Сталин равен себе, собственной своей личности, не прикрытой никакими фиговыми листочками, сказками и легендами.
Но эта первая его фраза: "Есть культ личности...". Что-то роковое для него, для Сталина, заключено в ней. Она из будущих эпох и будет навсегда соединена с его именем, слишком слабо при этом выражая характер его личности, являясь только условным обозначением всего того, что стоит за ним.
Но тогда, когда я читала первый раз роман о Тевосяне, я вспомнила Момыш-Улы. И подумала о том, как сильна для Бека власть сильной фигуры, даже когда он разоблачает ее всеми фактами реальной действительности, всем материалом романа, который может понять, объяснить и победить.
