– Мне не пришлось, – ответил я.
– Очень, очень жаль. Да, ты что это, Алексей, Божий человек, такой невесёлый да неразговорчивый сегодня? – насмешливо спросил его урядник. – Мне кажется, это не в твоём характере. Уж не случилось ли чего недоброго? А эта…как бишь её…из Оренбурга-то, здравствует? – назойливо допрашивал его неугомонный урядник.
– Какая из Оренбурга? – как бы нехотя спросил Алексей.
– Да помнишь, когда мы с тобой вместе были у стариц, она ещё тогда «стихи» пела вместе с прочими девицами, краше всех она была, сколько их там есть.
– Она из Златоуста, – сказал Алексей, догадавшись, о ком спрашивал урядник и потупил глаза в землю.
– Виноват! Я сам перепутал. Так, значит, всё обстоит благополучно?
– Да что им сделается! Живут, молятся и больше ничего, – сухо сказал Алексей, видимо, не желая продолжать щекотливого для него разговора.
– Ну, слава Богу, – промолвил урядник, едва сдерживая смех, знавший, вероятно, от того же Алексея всю подноготную скитской внутренней жизни.
– А вы куда же это поехали, да ещё и с сотскими? – перебил я неприятный для всех нас, кроме урядника и его свиты, разговор.
– Да просто что-то соскучился и поехал посетить матушек, так как летний путь скоро испортится, а поэтому я заблаговременно и собрался к ним съездить, – схитрил урядник, не желая посвящать нас в свои тайны. – Бывали и такие случаи, – вновь начал он. – Прошлого года становой пристав командировал меня с целью произвести в здешнем женском скиту обыск. В одной деревне недалеко отсюда, знаете ли, жена от мужа «стрекача задала». Муж её, когда они жили вместе, хотя и поколачивал её по праву сильного, но после её исчезновения пришёл в отчаяние. Дом, хозяйство и всё прочее без жены пошло в разорение, а потому он, во что бы то ни стало, непременно желал отыскать беглянку. Отец же Паисий и матушка Манефа, в большинстве случаев, очень охотно принимают таких женщин, которым нет счастья в узах Гименея. Женщины, убежавшие от мужей, проживают под строжайшей тайной в обители матушки Манефы и, как всегда бывает, переходят в раскол, а впоследствии нередко принимают и монашество. Мне удалось-таки отыскать её в одной из келий, она сидела в углу за занавеской и вязала чулок. Увидев меня, она струсила так, что у ней и работа выпала из рук.
– Где у тебя паспорт? – строго спросил я её.
Почерпнувшая уже раскольнической цивилизации и наученная старицами заранее, она смиренно отвечала:
– Не имамы пребывающаго града, но грядущаго взыскуем, а «пачпорт» мой хранится в вышнем «Ерусалиме» в небесной «канцералии», в Сионском «фартале».
