Также использовали гнилую картошку, из нее готовили лепешки, подсушивали их в печи и ели. В пищу использовали также крапиву, полевой хвощ, сныть и другие травы.
Во время войны дети рано становились взрослыми. Мальчика в 7–8 лет уже приучали к лошади. Он боронил пашню, а чтобы не сваливался с лошади, ноги его под ее брюхом связывали веревкой.
На этот счет у родителей был большой опыт, они говаривали:
– Как родители жили, так и нас благословили.
В нашу местность во время войны пригнали военнопленных. В поселке Рудничном действовал госпиталь для лечения их. После выздоровления пленных заставляли работать на сельхозработах в колхозе «Новая жизнь». Техника в колхозе была, но с механизаторами проблема – их не хватало.
Правление колхоза обратилось за помощью к руководству госпиталя, и колхозу выделили пленного немца-тракториста. Обеспечили его жильем и питанием. Поселили немца у бабы Марии, она пекла ему хлеб и готовила похлебку. У бабы Марии было двое детей – сын Толя и дочь Саша. Муж у нее погиб на фронте, ей одной тяжело приходилось с детишками.
Вот однажды, осенью 1944 года, был случай: баба Маша взяла с собой Сашу на работу, а Толю заперла дома одного. Я пошел гулять по деревне и увидел Толю в окошке, который с той стороны просил меня снять запор и открыть ему дверь. Я побоялся сделать это, но Толя сказал мне через раму:
– Откроешь мне двери – хлеба дам!
Магическое слово «хлеб» сделало свое дело: я вынул из пробоя палку – замков ведь тогда не навешивали – и выпустил Толю. Нам с ним было по шесть лет. Мы с ним стали играть в прятки, бегали, смеялись, на время я даже забыл об обещанном хлебе. Но Толя пригласил меня в сени и дальше – в чулан.
В чулане на самодельной скамейке стоял небольшой сундучок. Толя открыл его – там лежал каравай ржаного хлеба и нож. Мы понемножку отрезали, съели, а потом опять понемножку отрезали. Толя сказал: «Это к опослею», то есть к вечеру, а я положил свой кусочек себе в карман. Я, конечно, не знал и не задумывался, чей это хлеб. А Толя сказал, что это хлеб их постояльца – пленного немца.
Я закрыл Толю в доме обратно на палку и пошел домой. Мне было боязно – а вдруг узнают про это дома? Но вся боязнь проходила, когда я нащупывал в кармане кусочек хлебушка. И по дороге я весь его и съел.
Так мы с Толей еще раза два воровали у пленного немца хлеб. А на третий он нас застал за этим делом. У меня аж ноги подкосились, когда я увидел перед собой здоровенного немца, и в горле у меня прямо пересохло от страха. Мы стояли с Толей как вкопанные, не стремясь убежать. А немец улыбнулся, погладил нас по головам и сказал:
