Магистр все не появлялся. Я даже спросил Рослого – позвонил ли он ему; оказывается, позвонил. «Самому первому», – сказал Рослый.
Наконец Магистр возник в дверях. Он открыл их как-то очень медленно, будто двери были неимоверно тяжелы, и так же медленно, словно преодолевая некое сопротивление, прошел к кровати, но задержался возле нее лишь на короткое мгновение – как приостановился – и отошел в угол.
– Ты чего так долго? – спросил Рослый.
– Долго разве? – через паузу, словно смысл сказанного не сразу дошел до него, переспросил Магистр. Помолчал и сказал: – Ноги не шли. – Помолчал еще и проговорил с ожесточением, что так несвойственно было для него прежнего даже еще, пожалуй, и год-два назад: – Не могу смириться: Инженера нет, сейчас вот Декан, и сколько уже там… а нам еще так долго идти, столько еще впереди… ну прямо как горизонт, отодвигается и отодвигается… не могу!
– А ты пореже вперед заглядывай, – оборотясь к нему с кровати, как кулаком вбивая в него эти слова, сказал Рослый. – Ты назад почаще оглядывайся – сколько уже сделано. Оглядываться почаще назад – легче будет смотреть вперед.
Он довольно неожиданно для нас всех, понемногу-понемногу, но год от году все более явно выдвигался в наши вожди, оттесняя Волхва на задний план; странно, но именно в нем, нетерпеливом, не очень уравновешенном, взрывчатом, склонном под влиянием эмоций ко всяким крайностям, именно в нем обнаружилось со временем больше, чем в каждом из нас, твердости, цельности, настойчивости, а самое главное – и способности объединять людей. Поддерживать в них огонь веры прежней силы и яркости.
– Да-а, – ни к кому не обращаясь, сказал Волхв, – сделано много, очень много… – И умолк, будто оборвав себя, будто недоговорив, и по интонации его было ясно, что хотел он сказать о том, что работы впереди – еще больше.
Туннели метро, по которым должны были в свою очередь помчаться со звонким грохотом поезда, делись все длиннее, красные линии, которыми мы обозначали их на схеме города, змеясь, разветвляясь, все дальше уползали от той точки, что отмечала место закладки метро, – дело двигалось.
Но двигалось медленно, куда медленнее, чем того бы хотелось. Собственно проходкой туннелей и обустройством их занималось совсем немного людей, основная масса была отвлечена на производства, что обеспечивали возможность работы этих немногих.
Мы были настоящим натуральным хозяйством. И хозяйство это все расширялось и усложнялось.
