— Меня выгоняют за то, что я разлагаю молодежь, — грустно сказал он. Даже кистью перестал стучать.
— Шурик разлагает нас, — опять заулыбался Тазик, а Шут сделал такое выражение лица, что было видно: его больше разложить уже невозможно. Язык у него слегка вывалился, как у конченного.
Шурика было жалко, и мы играли, играли, играли, чтоб заиграть потерянного товарища.
— Сдавай, — говорил Потап.
— Картишки б новые купить, — бурчал Тазик.
— Прикупим, — говорил Шут. Мы играли, и время шло в одну сторону. Иногда, сталкиваясь с каким-нибудь раскладом, вспоминали Шурика.
— Корсикова здесь нет, — говорил Тазик. Но кто вспоминал его штаны, кто придурковатую ухмылку, а кто ремень, похожий на веревку. Шурика жалко не было. Нам некогда было жалеть, да и кисть у него была мощная.
Пить пиво мы начали зимой.
— Пойдем, — сказал Шут, — пивка попьем. Я подчинился ему быстро. Только внутри что-то щелкнуло, как клавишный выключатель.
— Праздник будет, — сказал Шут. Мы зашли в буфет, а дальше по проходу — столовая.
— По кружечке? — спросил меня Шут, и я кивнул.
— По кружке, — сказал он продавщице, и она налила по две неполных.
— Мы хотели по одной, — сказал Шут, но заплатил.
— Откуда я знаю, сколько вас там, алкоголиков.
— Пиво хорошее, — сказал Шут, — свежачок. Пиво пенилось.
— Оно пенится, — сказал я.
— Ничего, — улыбнулся Шут, — пена скоро сядет. Тем, кому трудно было стоять, разрешалось зайти в столовую и сесть с краю, поближе к буфету. В двух углах — с двух сторон двери — всегда было оживленно, как в театре. Мы с Шутом в театр не ходили. Я его раз повел, и то пришлось за ним следить. Он поступил как новичок, у которого душа не терпит нагрузки. Правда, Джульетта была чересчур резкая, и чувствовалось, что грубая, но можно было б и не выпивать. «Не забегаловка все-таки», — учил я Шута. «Я не вытерпел», — честно признался он, и поэтому я ему все простил.
В «Пиве» я был первый раз (не мимо «Пива», а в «Пиве»), и Шут решил блеснуть воспитанием.
— Садись, — сказал он мне. И поставил пиво. — Можно сделать так, — добавил он, и посыпал солью кромку кружки. Несколько крупинок упало в пиво.
— Ты его солишь, как суп.
— Кто как любит, — сказал он и потянул из кружки. — Вкусное пивко, — добавил он. — Вовремя мы пришли.
Я тоже попробовал. Пиво было горькое и скверное.
— Оно горькое.
— Это в первый раз, — сказал Шут. — Не спеши делать выводы.
Когда мы сели, из другого угла шумело. Люди шумели. А потом, когда мы выпили, шум как-то исчез. Даже Шута было не всегда слышно. Внутри стало покойно, и пело что-то лирическое.
