— Рота, подъём!
— Обломайся, Лёш, я в Париже, а здесь ещё вечер. Люди гуляют по бульварам, целуются, пьют вино, слушают уличных музыкантов. Жизнь!
— Что ты делаешь в Париже?
— Ты просил найти лучшего, а лучшие все здесь.
— Ах, да. И как успехи?
— Всё пучком. Клиента отправлю завтра же прямым рейсом.
— Встречу. Спасибо, брат, удружил. Кто он?
— Гений.
— Ладно. Ты можешь купить мне театр?
— С ума сошёл? Какой ещё театр?
— Большой.
— О’кей. Скинь размеры, насколько большой тебе требуется, я закажу тотчас.
— Так себе шутка.
— Лёша, ты вроде собрался заняться драмой, я не ошибся? Я тут драматурга искал, а не балетмейстера. А Большой театр, он к твоему сведению, когда-то был оперным и балетным. Но это всё в прошлом. Теперь там конгресс-центр. Если тебе нужно партийный съезд провести или экономический форум, то самое то.
— Всё что мне нужно, это красивая дореволюционная коробка с историей.
* * *
— Кладбище, — произнёс гений полушёпотом, провёл рукой, как проводят все демиурги, и замолчал, ожидая, по-видимому, уже сейчас бурных аплодисментов и шороха лавровых листьев.
— Кладбище? Отлично. Прямо на сцене?
— Да. Декорации подойдут самые примитивные. Кресты, оградки, деревья. Но там обязательно должна быть аллея и лавочки.
— Так.
— На кладбище приходят люди.
— Люди.
— Да. Они навещают усопших родственников.
— Поразительно!
— Я вижу, вы не в восторге от идеи, — насупился гений.
— Ну, что вы. Дурная привычка к немотивированному сарказму. Продолжайте, прошу вас.
— А то смотрите, — обиделся гений. — Мне-то не трудно. Могу написать про групповой секс рабочих на рыборазделочной фабрике. Кровавые потроха, чешуя, потные переплетающиеся тела… дисковая пила в сантиметре от пальцев.
— Нет, нет, мне нужно что-то более консервативное. Вот что. Давайте-ка я ещё раз поясню. Мы сняли вам номер, там есть компьютер, можете заказать еду, выпивку. Сейчас вы пойдёте туда и напишете то, что хотите, к чему лежит душа, то, что мечтали создать всю жизнь. Я не собираюсь вмешиваться в творчество, советовать, править, вообще не буду заглядывать к вам. Но прежде я хочу, так сказать, оценить фронт работ.
— Всё к чему лежит душа?
— Самое сокровенное.
— Актов будет пять. Но фактически получится один большой акт, перебитый длинными паузами. Никаких антрактов. Персонажи во время пауз будут сидеть на скамейках и молчать. А дни будут меняться посреди актов, проходом через кладбище группы работников с лопатами. Это будет своего рода антитеза парада масок комедии дель арте. Не маски — мрачные злые физиономии кладбищенской мафии.
