— Варенье бери, — потчевала Наша. — Тут всё из лесной ягоды сварено, самое пользительное. Малина, земляника, черница, гоноболь…
— Ежевика ещё… — подсказала одна из воспитанниц.
— И ежевика, куда же без неё. А сварено на меду. В деревне пасека есть, мы там медок берём. Но сегодняшнее варенье на диком меду, семь лет выдержано, от него сила прибывает.
Было бы толку от этих прибытков, а то Челис вряд ли заметит, что противник варенье на диком меду травяным чаем захлёбывал. Хотя варенье славное, особенно черничное.
К концу подходила третья чашка чая, и варенья были все перепробованы, когда дверь тихонько отворилась, и в избу вошла Люца. Бросила полушалок на сундук, подошла к столу.
— Так и знала, всё без меня выдули.
— Осталось на чуток, — Наша налила чаю, маленько подвинулась, чтобы Люце было, где сесть. — Таша, голубушка, вздуй самовар заново, нам сегодня много понужнобится.
Таша, та самая, разговорчивая, взяла самовар, унесла в кухонный закут. Слышно было, как она сыплет в самоварное нутро шишки и ставит лучину, как прилаживает жестяную трубу одним концом на самоварную конфорку, другим в круглую печуру, чтобы дым наружу уходил, а не в избу.
«На улицу не пошла, — с тёплой усмешкой подумал Грац, — боится рассказ пропустить».
Из-за печи слышалось сопение Таши, раздувавшей огонь в самоваре.
— Люцинька, — раздался её голосок, — расскажи, что там было.
— Ничего интересного. Старикашка плюгавенький. Увидал меня и давай турусы на колёсах подкатывать: я-де — знаменитый волшебник, всё на свете могу, хоть бы тебя и королевою поставить.
— А ты?
— Прогнала его, пусть страдает. Куда мне такой — гриб-сморчок, ему, никак, лет шестьдесят будет.
— Больше, — сказал Грац, — ему уже под восемьдесят.
— А он что? — спросила Наша.
— Осерчал, ажно затрясся, я думала, падучая у старичка приключилась. Я, говорит, прямо сейчас пойду и омоложусь, а вернусь уже со сватами. Мне-то что? — иди, омолаживайся, только от меня подальше.
Люца говорила спокойно, и не вязались холодные, ленивые слова с выражением трогательной беззащитности на личике девятнадцатилетней девчушки. Страшная вещь — этакий дар.
— Ты смотри, — предупредил Грац, — он в самом деле могучий чародей и вполне может омолодиться. Лет себе, конечно, не убавит, против закона времени никакая наука не сильна, но осанку выправит, волосы кучерявые на плеши отрастит, зубы новые вставит, брови соболиные.
— И пусть. Всё равно он душной, не хочу такого, — Люца безнадёжно махнула рукой и уставилась в чашку. — Что за невезение, все женихи как повывелись, один сор остался. А мне уже девятнадцать, засиделась в девках. Вон, Данка и не искала никого, а какого себе дролю нашла! Слушай, Дана, может мне его у тебя увести? Ты молодая, себе нового найдёшь, ещё и лучше.
