Мудрецы знают, что такая напасть могла бы встречаться чаще, но, как и всякий талант, «Дар любви» нужно выращивать, холить и беречь, а кто станет заниматься этим на свою голову? Иногда в дорогих борделях, под рачительным присмотром энергичной мадам, вырастает прелестное чудовище и, почуяв свою силу, идёт мстить мужчинам за их неудержимую похоть. Путь таких красавиц устелен чужими жизнями: разбитые сердца, смертельные поединки, неожиданные самоубийства, яд, удар кинжала, кровь, кровь, кровь и беззащитная улыбка на чуть припухших губах.
Но таковы девушки, прошедшие страшную школу публичного дома. А здесь, под приглядом бабушки Наши, где никто не терпит никакой обиды, где нет горя большего, чем подгоревший пирог с налимьими печёнками… хотя, и эта беда обходит стороной, ведь, судя по вчерашним пирожкам, есть среди воспитанок такая, что заставит плакать от зависти самого знаменитого кухмейстера.
Значит, мудрая Наша разглядела в подрастающей девчонке зачатки жутковатого дара и неведомо зачем выпестовала его.
— Давайте чай пить, — сказала Наша, — а то сидим, как невесты на смотринах.
Чай был собран во мгновение ока. Пузатый ведёрный самовар, какие называют артельными, начищенный до яростного блеска, тонкие чашки, от старости пожелтевшие, словно кость, расписные вазочки с вареньем, крошечные розеточки, на какую каждый чаёвничающий мог положить себе четверть ложечки вареньица. И как вся эта смиренная роскошь могла сохраниться в доме полном малышни? Без магии, ясно дело, не обошлось.
Чай у Наши был травяной — да и какому быть у травницы?
— Зверобой, — угадал Грац, — а что ещё?
Готов был, что Наша уклонится от ответа, но та с готовностью принялась делиться секретом:
— Цветы земляники, почки малины, весенний корешок дикой смородины и непременно листик бадана. У него листья большие, как они осенью отживут и на землю лягут, им надо вылежаться. Их через два года берут, на третий, тогда они в самую пору входят.
Грац кивнул понимающе. Очень хотелось взглянуть магическим взором, что делается у моста, чем кончится встреча великого могущества с великим даром, но Грац понимал — нельзя туда соваться, Люце ничем не поможешь, а погубить девушку можно в два счёта.
Странным кажется, что боевой маг, прошедший не одно сражение, спрятался за женскими юбками и сидит тише мыши, но тут уже ничего не поделаешь. Люцу Челис не тронет, проверит издали, что перед ним не колдунья, и бить не станет. Какой ты ни будь развеликий маг, но если примешься крошить всех налево и направо, очень быстро на нет сойдёшь. Деревню сжечь можно, потому как над ней туман колдовской. И если Грац вздумает Люцу своей волшбой прикрывать, то Челис это мигом заметит, и тут уже пощады девушке не будет. Так что, пусть идёт одна во всеоружии своего дара. А Грац потом, если любовные чары не подействуют, начнёт, оставив Дану на попечение тётушки Наши, отступать в сторону болота, уводя противника подальше от деревни и женщины, ставней за один день родной. Как там Дана болото называла? Гнилуша? Вот в Гнилуше и произойдёт последняя битва. Пусть Челис лягушек варит, да поглядывает, чтобы в трясине не утопнуть. Грац-то по болотам ходить умеет, а Челис — ещё как посмотреть. Вздумает злой колдун повиснуть над топью — это, считай, что на воздух взлетел, тут его и окунуть можно будет. Но прежде, чем дело дойдёт до смертельного поединка, Челису придётся разминуться с улыбчивой девушкой Люцей.
