Прежде чем Василь Васильич успел сказать что-либо, Катя заговорила сама:
– Что же вы молчите? Я знаю, с чем вы пришли… Его нет больше, так? Его убили? – в её глазах блеснули слёзы.
– Откуда тебе это известно?
– Я гадала ему… Я это увидела… Я знала…
– Да, его убили. И я ищу убийцу. Может быть, ты можешь мне помочь?
– Убийцы я не знаю… А он знал… Когда он приходил в последний раз, то думал, что его убьют…
– Он тебе это сказал?
– Нет, что вы. Он наоборот старался быть беззаботным, но я мысли его знала. А ещё… Он сказал мне как-то: они меня уже своим считают, таким же мерзавцем, а я не такой, я в каторгу пойду, если не убьют прежде… Я ему говорила, чтобы он ушёл из полка, чтобы уехал со мною или без меня… Он обещал. Говорил, что только выбьет деньги, принадлежащие ему, и тогда мы уедем… Вместе… Я знала, что этого не будет… Судьбы не обмануть… – Катя всхлипнула.
Романенко молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше. Внезапно цыганка посмотрела на него своими чёрными очами:
– Вы тоже о нём плохо думаете, я знаю. Думаете, что он обманул меня, соблазнил… А это неправда… Ведь я жена ему.
Василь Васильич вздрогнул:
– Что?
– Миша любил меня и не считал возможным обманывать. Тем более, не хотел, чтобы наш сын был вне закона. Мы обвенчаны с Мишей. Об этом и запись есть в церкви, – внезапно Катя застонала, согнулась, стиснула руками голову, заголосила по-бабьи, глухо, отчаянно: – Как же я теперь одна на свете буду? Как же мне жить-то теперь дальше?
К таким сценам Романенко уже привык, и они не заставляли его забыть цели своего визита, а потому он задал новый вопрос:
– Скажи, Катя, а где ты познакомилась со своим мужем?
– Мы выступали в полковом клубе… Нас пригласил поручик Разгромов. Он тогда с Грушей воловодился. А потом бросил её, – глаза цыганки блеснули. – А она отравилась…
– Вас, что же, пустили в расположение полка? – удивился Василь Васильич.
– Что вы! Но голь на выдумку хитра. В столовой есть кухня, окно которой выходит на улицу. Это окно Разгромов отпирал нам, и мы пробирались в клуб для удовольствия господ офицеров. Нет, вы не подумайте дурного! Мы же не подлянки какие-нибудь. Мы песни пели, танцевали… Бывало, конечно, господа нас норовили обнять, усадить на колени. А в остальном всё прилично было. А когда Разгромов из полка ушёл, так наши ночные гулянья и прекратились. Больше отважных не нашлось приглашать нас…
– А оконце-то осталось… – задумчиво произнёс Романенко.
– Можно закурить? – спросил Виктор Разгромов, вальяжно усаживаясь на стул перед следователем и скользя насмешливыми глазами по его лицу. Да, впечатления растепеля этот служитель закона ни коим образом не производил. Лицо решительное, с волевым подбородком, и глаза – крупные, редко моргающие, синие, светящиеся умом… А голос глубокий, спокойный:
