«Вы потеряли контроль над собой», – сказал Уллман.
– Так. Вот топка. – Уотсон включил свет в мрачном и затхлом помещении. Это был упитанный мужчина с пышной шевелюрой цвета поп-корна, в белой рубашке и легких темно-зеленых брюках. Он распахнул небольшую квадратную заслонку в корпусе топки, и они с Джеком вместе заглянули туда.
– Это контрольная горелка.
Сине-белая шипящая струйка пламени устремлялась вверх с ровной разрушительной силой, и, подумалось Джеку, ключевое слово здесь разрушительная, а не ровная: сунь туда ладонь – и тут же запахнет паленым мясом.
Потерял контроль над собой.
(Дэнни, с тобой все хорошо?)
Топка занимала почти всю комнату и была, несомненно, самой большой и старой из всех, что Джек когда-либо видел.
– Горелка оборудована предохранителем, – сообщил Уотсон. – Там установлен маленький приборчик, который измеряет температуру. Если она упадет ниже нужного уровня, в твоей квартире заорет зуммер. Бойлер расположен по ту сторону стены. Я тебе его сейчас покажу.
Он захлопнул заслонку и повел Джека вокруг громады топки к другой двери. Металл дышал одуряющим жаром, и почему-то Джеку это зрелище напомнило огромную спящую кошку.
Потерял контроль…
(Когда он вернулся в свой кабинет и увидел там улыбающегося Дэнни в одних спортивных трусах, багровое облако ярости медленно затуманило Джеку рассудок. Впрочем, медленным это показалось только ему самому, а на самом деле все произошло менее чем за минуту. Это была иллюзия замедленности, как нам представляются замедленными некоторые наши сны. Дурные сны. За время его отсутствия каждая полка и каждый ящик в кабинете подверглись разорению. Шкафы, бюро, книжные стеллажи. Все выдвижные ящики письменного стола были выдернуты наружу. Листы его рукописи – пьесы в трех действиях, над которой он кропотливо трудился, переделывая новеллу, написанную семь лет назад, еще студентом – были беспорядочно разметаны по полу. Он как раз пил пиво, внося поправки во второй акт, когда Уэнди позвала его к телефону, и Дэнни успел разлить пиво из банки по страницам пьесы. Вероятно, чтобы посмотреть, будет ли оно пениться. Будет ли пениться, будет ли пениться – эти слова звучали у него в голове снова и снова, подобно однообразному тошнотворному аккорду на расстроенном пианино, замыкая гневную цепь в мозгу. Он решительно шагнул к своему трехлетнему тогда сыну, смотревшему на него снизу вверх с широкой улыбкой, явно получившему удовольствие от успешно проделанной в отцовском кабинете «работы». Дэнни пытался что-то ему сказать, но именно в тот момент он схватил его за руку и выгнул ее, чтобы заставить выронить «Штрих» для пишущей машинки и автоматический карандаш, которые сын все еще сжимал в кулачке. Дэнни чуть слышно вскрикнул…
