Мальчиков легче мотивировать в тире.
— Вася! — выстрел. — Ты любишь папу? — выстрел. — Люблю, — выстрел. — Тогда почему у тебя такое ленивое лицо? Тебе Родину защищать, меня содержать в старости, маму баловать, свою семью кормить, — выстрел. — Тебе нельзя ленивое лицо, — выстрел. — Тебе нужно книжки читать, спортом заниматься и думать, думать, думать!!! — выстрел, выстрел, выстрел. — Понял? — выстрел. — Понял. — Тогда, если ты не прочел в день сто страниц, день бесполезный, — выстрел, перезарядка.
Как мотивировать остальных детей, упоминать не буду, — их два пулеметных расчета, журнала не хватит.
Мотивировать детей можно только с пяти лет.
До этого им нужно рабски служить. До этого они ничего не понимают, кроме любви. Во всяком случае, так написано в методичке.
Опубликовано в журнале «Русский пионер» № 38.
06 декабря 2013 11:30
В «музыкальный» номер «РП» Иван Охлобыстин написал про своего друга, музыканта Гарика Сукачева. Назвать колонкой то, что написал Иван, — язык не повернется. Тут и надрыв, и трепет, и отчаянность. Именно как в песнях самого же Гарика.
На случай, если подохну раньше.
Когда мне очень-очень плохо. Когда хочется завернуться в старую волчью шубу, рухнуть пьяным в мясо на сугроб и уснуть навсегда, я ставлю песню Гарика Сукачева «Ночь». Она рвет меня в клочья. Я не могу этого объяснить, как не могу объяснить все самое главное в своей жизни.
Оно выше, красивее, неизмеримо важнее меня. Оно управляет мной, к моему счастью.
Оно зверски наказывает меня, если я не прав, и так же безмерно любит меня, если я живу по совести. А Гарыныч — ее прямой представитель. Один из немногих, из единиц. Наверное, поэтому иной раз я стесняюсь ему даже звонить. О нем — только в превосходных формах. Он единственный, кто «по сути» понял Москву и написал одноименную песню.
Он научил меня, что надышаться можно только ветром. Только он — испитый, резаный-недорезанный, склочный суицидник — знает истинный вкус чистой воды и запах воли.
Если бы он родился сто лет назад, то под него однозначно заходили бы на таран многие советские летчики. Только он — чопорный чувак с сигарой, в ластах и перстнях, на палубе своей нескромной яхты — может объяснить, что индейцы племени ирокез имеют в виду под словом «преданность».
Только его совет стариков якудза в Токио под руки водил смотреть на свою сакуру и на этих же руках, на запястье, на венах, в ночь того же дня наколол слово «вечность». Он сам часто не уверен, что понимает, о чем говорит, и особо по этому поводу не парится. Его дело — передать. Было бы неплохо в его честь назвать транзистор. Звезд уже штук десять названо. Он трепетный отец, он живет с женой с десятого класса, он солит кабачки на зиму. Те, кто говорит, что знают его, — врут. Его нельзя знать. Он — Вселенная. Глубокий космос. Факт: ему недолго осталось, как бы дико это ни звучало. Раза четыре он уже заходил «за край», но ангелы его отпускали. Видать, там его тоже любят.
