Отец так и не снял руки с колена сына:
- Если честно - да. Люди привыкли выжимать из своего времени… все до капли… Потратить час-другой в пустую для многих все равно что раскуривать сигару ассигнацией.
Если бы отец много лет назад не встретил мать и их не потянуло бы друг к другу, размышлял Хилсмен, меня бы не было и никогда ко мне не пришли бы те двое и не предложили убить человека. А что если сказать отцу о моих хлопотах? Подумает, выдумки или, хуже того, дурно пахнущий способ шантажа. Сейчас отец мучается, стараясь понять, зачем я пришел, он никогда не поверит, что случается в жизни, когда некуда деться и не к кому обратиться, и тогда, даже не рассчитывая на поддержку, мечтаешь хоть на час оказаться рядом с живым человеком.
- Я был у матери, - Кристиан не смотрел на отца, чтобы не смущать его, не ставить в неловкое положение.
Отец убрал руку, намотал на кулак длинный махровый пояс.
- Как она?
- Вполне, - неопределенно ответил Хилсмен и подумал, что отцу было бы приятнее узнать, что мать здорово постарела. В сердце отца не осталось места для женщины, от которой он без сожаления ушел двадцать пять лет назад.
- М-да… - отец с удовлетворением разглядывал сына - рослого, крепкого мужчину с располагающим лицом. - Время… ну я не стану заводить стариковские разговоры о его быстротечности, каждому непременно выпадет шанс оценить справедливость этого соображения.
Гладкая речь, отточенные адвокатские фразы разозлили Хилсмена, он глянул на отца в упор.
- А что захватывает сильнее - делание сыновей или прокуроров?
- Не дури… я понимаю, у тебя нет оснований симпатизировать мне, но… значит, мать ничего? - И неожиданно: - Никогда не забуду, как она вечером мазала лицо кремом - белая смерть, меня неимоверно бесило, но я молчал, мелочь, понятно, но отчего так запомнилось, отчего я так раздражался?
Хилсмен хотел вслух предположить, что отец просто не любил мать, но тогда выходило, что Кристиан нелюбимый ребенок, и все тогда смотрелось как-то жалко, и величественность отца будто бы оттенялась подавленностью сына, и происходящее походило на дурной сон, когда один предлагает его пожалеть, не считаясь с унижением, а другой делает вид, что ничего не замечает.
- Ты доволен работой? - голос отца выдавал растерянность.
Он и впрямь не в себе, когда его ни о чем не просят. Кристиан кивнул.
- Сколько тебе платят? - Отец слизнул соль с ореха, а сам орех отложил, перехватил взгляд сына, пояснил: - Слежу за собой, орехи полнят, впрочем, и соль и пиво, но от всего отказаться невозможно.
