Пока Болтомир бьется в дверь, я еще раз осматриваю помещение. Ловушка оказывается надежной. Попали, как кур то ли во щи, то ли в ощип. Никогда не знал, как правильно звучит эта поговорка. Странно, что задумался о ней в момент, когда вот-вот загнусь от угарного газа. Вот и княжич уже опустился на карачки. Содержимое его желудка выворачивается прямо под порог. Видать, решил напоследок устроить неприятный сюрпризец запершим нас душегубам.
Почему-то на меня угар все еще не действует. Может, потому, что я не так активно двигался, как Болтомир? Или потому, что я бессмертный? Вот, кстати, отличный повод проверить версию о моей бессмертности. Эх, жаль княжича. Отличный парень, хоть и простоват. Но, если жив останусь, я этим злыдням за него отомщу. Еще не знаю как, но мстя, как говорится, будет страшна. Гарантирую.
Собственно, а почему бы не начать веселиться прямо сейчас? Эх, нет же тут ничего, что сломать можно… Попробую хотя бы полок раскурочить. Вбиваю шест, который все это время не выпускал из рук, в щель между широкими осиновыми досками, налегаю всем телом и с ужасным скрипом выворачиваю одну.
Что бы еще сломать?
Откладываю шест, хватаю увесистую доску и с размаху бью по печной трубе. Труба сотрясается, и с расположенной в перекрытии выдры – расширения дымохода – осыпаются куски сухого глиняного раствора. Ага, сейчас мы ее… После пары новых ударов вываливается несколько кирпичей. Та-ак… Это ж если обрушить трубу, то получится дыра в крыше, через которую выйдет угарный газ!
– Держись, дружище Болт! – кричу натужно кашляющему княжичу и начинаю колошматить по трубе с еще большим неистовством, хрипя при каждом замахе: – А-а, с-суки!
Наконец труба обрушивается, выбивая у меня из рук доску и взметывая к потолку тучу пыли, искр и дыма. Отскакиваю от обвала и падаю на раскуроченный полок. Под руку попадается шест.
Замечаю, как один из сыплющихся обломков бьет по голове продолжающего возиться на полу Болтомира, и парень окончательно затихает.
– А-а, волки позорные! – вскакиваю и в бессильной ярости замахиваюсь на дверь шестом.
Мой кулак, сжимающий деревяшку, начинает светиться желтоватым светом. Свет будто бы пробегает по древку к черепу. Тот вспыхивает яркой электрической лампочкой, и в следующее мгновение с него срывается ослепительная молния. Дверь вышибает с такой страшной силой, что содрогается весь сруб, а потолочные бревна с треском прогибаются, грозя переломиться и рухнуть нам на головы.
