Выбегает дядька Аврелия на площадь и видит, что нет уже того обычного, заботливого, но спокойного движения в народе. Все в каком-то волнении. Улицы полны дорожных; там и сям проходят ряды пехоты и кавалерии, тянутся ряды казенных фур, ящиков, госпитальных карет. Гремит военная музыка, стучит барабан походный марш. Грохочет мостовая под экипажами, сталкиваются кареты, коляски, брички и телеги, ждут покуда пройдет артиллерия.
Пробираются по сторонам улицы подходцы, с котомками за плечами; идут женщины с грудными младенцами и с заплаканными глазами подле телег, наполненных детьми и сундуками; бегут собаки, ищут хозяев своих и, останавливаясь между толпами народа, воют.
Все куда-то спешат. Торопится и дядька Аврелия в Университет. Бежит чрез Кузнецкий мост, мимо громового колодца, по набережной Неглинной канавы, мимо огромных черных стен сгоревшего Петровского театра, мимо развалин дома Князя Сибирского, походившего на обитель привидений, нищих и бродяг.
Рядом с сим домом, у входа под вывескою орла, бушующие толпы черного народа и солдат стеснили все пространство улицы до самой канавы. Нет прохода.
С ужасом останавливается старый слуга Аврелия, смотрит как народ атакует распивочное кружало. Кончилась штофная и мелочная продажа; целовальник уже не меряет вино и не обмеривает; гости распоряжаются сами; втулки и краны отбиты; бьет вино ключом; за кружки и за ендову драка. Стекло хрустит под ногами; шум, вопль, крик; нет помилования и защиты: эгид полиции исчез; безумная, слепая воля разгулялась, бушует, упивается; на языке брань, в сердце чудные превращения любви в ненависть, ненависти в дружбу; в очах — стены в дверь, шапки в чашку, целой улицы в нескромный угол. Придерживается воля за стенку, ползет на четвереньках; для неё чутко неправильное движение и колебание земного шара; кружится у ней голова….
С ужасом пробирается старик сквозь бушующую толпу, на Тверскую. И там нет прохода. Как будто печальная процессия тянется от Иверской; новые ряды артиллерии и обоз с ранеными. С трудом протеснившись чрез улицу, старик прибегает в Университет; ворота заперты, сторожа нет.
— Где же мой барин? — произносит он со слезами и торопится назад. Приходит домой.
На ступенях лестницы находит он барина своего. Облокотясь на перила, сидит Аврелий бледный, мрачный, потерянный.
— Барин, где ты был? — говорит ему добрый старик.
