>Из воспоминаний академика А.А.Баева
«Готовая диссертация уже лежала на столе В.А.Энгельгардта, но мне не суждено было ее защитить в 1937 г. — я был арестован и начал иную жизнь… Военная коллегия Верховного суда СССР в самой жуткой московской Лефортовской тюрьме приговорили меня к 10 годам заключения. После Лефортовского судилища нас погрузили в железнодорожные вагоны и повезли в неизвестном направлении.
Путь был недолог, и в поздний час осеннего дня мы были пересажены на какое-то небольшое судно, Кто-то из спутников случайно увидел название парохода СЛОН. Все стало понятным: СЛОН — это сокращенно «Соловецкий лагерь особого назначения». Мы были на Белом море и, видимо, направлялись на Соловецкие острова.
Организации Соловецкой тюрьмы предшествовал Соловецкий лагерь, в котором было заключено множество интеллигентных людей. Они создали прекрасную библиотеку, перешедшую в наследство Соловецкой тюрьме. Заключенным разрешалось получать две книги в неделю
В один из июльских дней 1939 г… нас Северным морским путем доставили в г. Норильск, в тамошний лагерь…Здесь мне суждено было пробыть 8 лет — до 1947 г. Я был назначен врачом больницы, обслуживавшей свободное наемное население Норильска».
Из книги «Академик Александр Александрович Баев».
М: Наука, 1997, 522 с.
На испытательной базе на Соловецких островах велись исследования с такими возбудителями, как Ку-лихорадка, тиф, сап, мелиоидоз. Трудно отказаться от мысли, что опыты проводились непосредственно на людях. Во всяком случае симптомы, которые были описаны в секретных отчетах о тех опытах, могли быть получены только в процессе опытов на людях (10). Однако вряд ли в наши дни возможно установить, кто именно из представителей интеллектуальной элиты, занесенных по воле судьбы на Соловецких острова, был вовлечен в исследования по биологическому оружию.
Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть все эти данные, в основном опирающиеся на результаты допросов советских военнопленных в годы второй мировой войны (1–3) — в доступных российских архивах они нам не встретились.
Поэтому на этом «наступательную» часть биологической войны мы закончим и перейдем к «оборонительной», без которой затеваться с биологической войной могут только политические самоубийцы.
На сей счет имеется интересное и уже упоминавшееся свидетельство 1931 года. Не знакомый с реальными работами СССР по наступательному биологическому оружию, «член партии профессор бактериолог тов. Елин» сообщил руководству армии свое мнение в связи с муссировавшимися в те годы в истеблишменте мыслями о бактериологической войне как «палке о двух концах» (будто бы «бактериологическая война вообще невозможна, ибо бактерии не разбирают ни своих, ни чужих и что вслед за заражением неприятельской армии или населения, территории, занятой неприятелем, вскоре последует заражение собственной армии»). В свою очередь профессор В.Л.Елин проанализировал положение дел более внимательно и пришел к выводу, что не все так безнадежно. Ход его рассуждений иллюстрируют два пример. Во-первых, в ходе Крымской войны 1854 года у англичан было в 10 раз меньше инфекционных заболеваний, чем у сражавшихся рядом с ними французов. Во-вторых, в первую мировую войну у немцев погибло от столбняка после инфицирования ран примерно 600–700 человек, а у французов — десятки тысяч (в немецкой армии к тому времени уже использовалась противостолбнячная сыворотка). Таким образом, по мнению В.Л.Елина, «нужно учитывать целый ряд обстоятельств, которые могут сделать бактериологическую войны губительной для одной стороны и мало чувствительной для другой. Здесь решающую роль играет: 1) степень санитарной культурности армии; 2) степень целесообразности и совершенства санитарно-профилактической организации армии; 3) современная и поголовная превентивная вакцинация» (75).
