Ах, да, американские эксперты! Предки и соотчичи Виддупа, приезжавшие экспертировать сооружение Днепростроя. Это они говорят здесь по-английски.
И снова меняются кадры. Вот уже — крупным планом. Скалистый берег. Группа полуголых людей, изнемогающих от жары, разлеглась у воды. Вечереет. На земле валяются арбузные корки, кожура от селедки, скомканные бумажки. Люди только что поели и отдыхают. Виддуп слышит их голоса! Они беседуют.
— А что же зимой-то, Степанюк, будет? — спрашивает один.
Степанюк, коричневый бородач, утирая пот, льющийся с его лба, отвечает лениво:
— А ничего не будет. Тысяч десять, говорят, человек останется. А жилья-то для всех надо видимо-невидимо…
В разговор вмешивается молчавший до того высокий, худой, одетый в полосатую рубаху землекоп. На вид ему лет пятьдесят.
— Небось, лет пятнадцать назад, когда работали здесь, — говорит он, — о жилье для нас мало заботились. Помню, и зимой спали в палатках, да и то еще спасибо, если палатки давали.
— Пятнадцать? Да ты разве, Митренко, и тогда здесь работал?
Митренко хитро улыбается.
— Я, ребята, еще мост вот этот строил, — заметил он и указал рукой в сторону. На экране повис между двух берегов, вцепившись в высокие прибрежные скалы, ажурный, как кружево, арочный мост.
— Что с вами? — испуганно вдруг спросил директор, вглядываясь в лицо Виддупа.
С репортером творилось что-то невообразимое. Он тяжело дышал и, не слыша вопроса директора, был весь внимание. Глаза его горели, и ноздри взволнованно раздувались.
На экране, между тем, продолжался разговор Митренко с рабочими.
— А давно это было? — спрашивали рабочие.
— Говорю — лет пятнадцать назад! В девятьсот седьмом кончили.
— В девятьсот седьмом! — воскликнул Виддуп и, как ужаленный, вскочил с места.
Директор схватил его за руку.
— Сидите, — сказал он.
— Виддуп сел, чувствуя, что сердце его готово выпрыгнуть от волнения из груди.
— А Митренко, между тем, вспоминал и вспоминал. Он воскрешал в памяти те далекие времена, когда не было еще в Кичкасе никакого моста и когда созвали со всего края рабочих работать по дешёвке, строить Кичкасский мост.
— Да, братцы мои, — заканчивал Митренко свой рассказ, — нелегкое это было дело. Работали круглый год. Какая ни была погода, приходилось и дни, и ночи проводить на открытом воздухе. А платили как — вспомнить страшно! Еле самому на пропитание хватало. А ведь дома семьи оставались. Посылать нечего было домой. Да ведь не только это. Мер никаких по охране труда не принималось тогда. Где на цепях подвески для людей подвешивать надо было, там простые веревки были, да гнилые к тому же. Жертв сколько было… жертв…
