— Красная Степь, Эсмеральда, хуже мониторов.
— Тем более приятно. Обожаю опасность. Вообще прошу вас помнить, что путешествие с вами для меня — пикник, а я никогда не отказывалась ни от одного пикника.
II
Страшна Красная Степь в жаркий августовский полудень.
Неисходными струями падает солнце с горячего неба. Вплоть до горизонта, где в сизо-знойном тумане смутно круглятся старые курганы, стелется гладкая, выжженная земля.
Тишь. Лишь изредка еле слышно прошелестит толстая и короткая змея, лениво волочащая скользкие звенья через взбугренную красными горками мелкой пыли дорогу. Неясный древний ужас, темная древняя тоска стоят над степью.
В этот час полуденного покоя старые хозяева снова воцаряются в Красной Степи. Те самые, что некогда поднимали из её обожженной земли несметные орды низкорослых свирепых всадников и вихрем несли их на север, к белостенным городам.
Минула власть старых хозяев.
Но смутной памятью о них грезят по курганам серые безобразные истуканы, с бесстыдной улыбкой на толстых каменных губах.
Ведомо бесстыжим истуканам, что в жаркие августовские полудни снова властна над Красной Степью сила её старых богов.
Их темной и жесткой воле предается осмелившийся вступить в эти пределы запустения. И, чуя над собою власть злого и непонятного врага, содрогается невольно сердце, смятенное перед бескрайными пространствами.
Вот уже третий день мы затеряны в однообразных просторах. Унынием полнится душа. Даже Эсмеральда притихла. Первый день веселилась и, хотя быль наш путь тяжел и труден, но порхающая радость милой ветреницы заставляла забывать труды.
Мы смеялись, глядя, как гордо красуется она в седле, как горячит нетерпеливого коня. Мы смеялись, когда в мертвую тишину пустыни она бросала сверкающие золотом шампанского и горячечным блеском электрических дуг песни, которым еще так недавно рукоплескала публика столицы.
Мы смеялись, когда она представляла триумф, ожидающий ее в армии принца, или изображая негодование Нидерфальда, узнавшего, что несколько отчаянных голов вырвалось из кольца осады, смешно надувала щеки, пытаясь из прекрасного лица своего сделать нечто, похожее на лунообразную физиономию неприятельского главнокомандующего.
Даже мрачный проводник Лизимах делал страшною рожу, долженствовавшую изображать улыбку, когда Эсмеральда начинала приставать к нему:
— Признавайся, черный дьявол, ведь ты тайно поклоняешься степным истуканам?
Но на второй день пустыня победила.
