Тем не менее, правительственные спецотряды приступили к насильственному изъятию из храмов всех ценностей, что вызвало массовые протесты. Во многих городах народ выступил в защиту храмов, забастовали рабочие заводов и железной дороги; кое-где доходило до открытого столкновения и кровопролития.
С тех пор минуло почти два десятка лет, а события весны 1922 года отчетливо всплыли в малейших подробностях. Серафим приехал тогда в Тверь проведать отца. Утром 26 марта 1922 года Успенский собор в Твери и городские монастыри были окружены цепью курсантов и красноармейцев. План изъятия ценностей был тщательно продуман. В монастырях работы по описанию и изъятию церковной утвари проходили спокойно. Казалось, ничто не предвещало событий, которые последовали, когда в главный храм Твери попытались войти члены комиссии. Вначале не заладилось с дверями – у настоятеля собора отца Алексия почему-то не оказалось ключей, замок открывали отмычкой. Однако дверь оказалась еще и запертой изнутри. Пришлось принести бревно и, раскачивая его на руках ломать кованные церковные врата.
В это время собравшаяся около храма толпа стала теснить красноармейцев. Народ все прибывал и прибывал. Услышав, что «комиссары» громят собор, верующие со всех концов города побежали к храму. В солдат полетел лед, смерзшийся снег, камни. Солдаты, грязно ругаясь, отступили.
Командовавший красноармейцами комиссар крикнул своему подчиненному:
– Васильев! Беги в ГубЧека. Пусть пришлют пулеметную команду. Черт их знает, сколько народу еще придет. Да и в соборе кто-то заперся, может там и оружие есть.
– Есть товарищ комиссар.
– Да пусть гранат захватят! – крикнул он вдогонку убегавшему бойцу.
Пока Васильев бегал за подкреплением, комиссар нетерпеливо ходил взад вперед перед притихшей толпой и строем красноармейцев. Подкрепление, похоже, задерживалось, и комиссар решил справиться с безоружными людьми сам.
Он поднял голову, осмотрел толпу и своих солдат и вдруг резко скомандовал:
– Ружья к бою, – скомандовал он.
Солдаты поначалу опешили и стояли в растерянности не решаясь поднять оружие против женщин и стариков. Один из красноармейцев, молодой безусый парень, тихо сказал:
– Господи, да что же мы делаем, братцы? Ведь меня здесь крестили! И тебя, Федор Ивлев, и тебя, Василий Степанов… Нельзя ж так разбойничать, Бог накажет!
Чернобровый комиссар, с обезображенным ненавистью лицом злобно выругался и, выхватив револьвер, крикнул:
– Ах ты сволочь, Иван! Выходит, верно про тебя говорили, будто ты не из рабочих, а из купеческого отродья. Накажет ли тебя Бог не знаю, а вот революционный трибунал с тобой быстро разберется! Сайфутдинов! Андреев! Взять его! Пока свяжите, потом в ЧК!
