– Я ему не предатель, – отрезал Тунна. С факелом в руке он пошёл вокруг костра в танце мёртвых, поднимая облака пыли. Глядя на пыль, быстро превращавшуюся в грязь на теле взмокшего Тунны, Гьюки вдруг понял, как плохи его дела. Его и детей.
– Бунт, – почти беззвучно пробормотал он. Гримме встревоженно склонилась к его уху.
– Что ты сказал?
– Ничего.
Погребение Брюн, к счастью, обошлось без ссор. Женщин хоронила старая колдунья; она же помогала родственникам на мужских похоронах. Она совершила все необходимые жертвоприношения, не задавая лишних вопросов, сама зарезала двух служанок для Брюн и подожгла её костёр, а потом проговорила заклинания над обоими кострами. Но в тот момент, когда пламя поднялось выше человеческого роста, когда Гуннар и Хёгни держали вдвоём под руки мало что понимающую, завывающую, как собачонка, Гудрун с распущенными волосами, когда колдунья продолжала петь, а раздетый и вымотанный Тунна с лицом, вымазанным в крови жертвенных петухов, стоял и тупо глядел в пламя, всё ещё вцепившись онемелой рукой в пряжку пояса – в этот момент раздался лошадиный топот. Толпа отпрянула в стороны, спасаясь от копыт огромного, чёрного как уголь коня под седлом Атли, князя гуннов.
Прямо перед носом у Гьюки Атли рванул поводья, и конь стал. Гунн соскочил с седла. Кафтан на нём был незастёгнут, голова непокрыта, и косицу трепало на ветру.
– Уже жжёте, – тоскливо сказал он. Затем вскинул голову, и взгляд его сделался нехорошим.
– Свели, значит, в могилу, – проговорил он, разглядывая в упор семейство Гьюки. – Чем она вам помешала? Чем?
– Не надо нас винить, – вполголоса ответил Гьюки. – Есть такая вещь – судьба…
– Судьба! – зло засмеялся Атли. – Любимая отговорка вашего племени! Рассказывай про судьбу своим богам – может, они тебе помогут.
Он плюнул под ноги Гьюки, отвернулся и пошёл к пылающему костру. Тела Брюн уже не было видно за стеною пламени. Некоторое время Атли стоял, глядя в огонь; в его замутнённых слезами чёрных глазах отражались огненные сполохи. Потом выхватил из-за пояса кинжал, отсёк свою косичку и бросил её в костёр.
Ни на кого не глядя, ни с кем больше не заговаривая, князь вернулся к лошади, впрыгнул в седло и умчался прочь.
– Странно, я на него даже и не злюсь, – сказал Хёгни, допив молоко. – Как ты думаешь, где он сейчас?
– Понятия не имею, – зевнула Брюн. – Никогда не интересовалась, куда деваются гунны после смерти.
Сигурд так утомился после ночного похода вдоль границы миров, что крепко спал, головой на коленях Хёгни. Тому, напротив, не спалось – поход взбудоражил его. Глаза его блестели в полумраке.
