– Ну и дела! – произнёс неизвестно откуда объявившийся Этельберт Брусника. Он стоял над Сигурдом, глядя на него с высоты своего роста, и почёсывал подмышку. – Взять, что ль, и тоже напиться?
Читатель теряет терпение. Автор – невоспитанный тип, заявляет он; автор измывается над ним, читателем, нарушая все принятые правила поведения в жанре фэнтези. Брюнхильд он зовёт уменьшительным именем, Один у него выглядит крайне непрезентабельно, Сигурд падает пьяный на пол, а эпизоды, по смыслу явно лирические, сплошь пронизаны совершенно неуместным комизмом – что свидетельствует либо о неспособности автора выработать стиль, либо о решительном равнодушии к потребностям читателя.
Читатель убеждён, что лучше всех на свете знает, как должны себя вести герои читаемой повести, особенно если это повесть о древних временах, а герои взяты из мифологии. И надо сказать, большинство авторов с читателем не спорит. Они охотно выдают ожидаемый продукт. Взять хотя бы Карину Истомину – она прекрасно разбирается в предмете, о котором пишет, но так же хорошо она разбирается и во вкусах читателя. Её серия романов о Вуке-медведеборце – довольно удачная попытка соблюсти равновесие между реальностью и хорошим тоном, часто с креном в сторону хорошего тона.
С остальными дело обстоит ещё хуже. Герои романов на древнюю тему изъясняются нестерпимо пафосным языком, неестественность которого тем очевиднее, что составлен он из лексикона поэтов-символистов конца девятнадцатого века («О сын Великого Духа…» – и т. д.). Они на каждом шагу клянутся богами (не понимая, видимо, серьёзности этой клятвы, которой никто просто так не разбрасывался). И ещё они напрочь лишены чувства юмора. Смеются в таких романах только отрицательные герои и только над положительными, причём безо всякого повода. Читателя посмеяться не приглашают, а ведь в этом и состоит прелесть подлинно первозданной поэзии. Чего стоит одна легенда о девушке, долго добивавшейся, чтобы её рассмешили! Не буду пересказывать, что выкинул в ответ на это неподражаемый Локи – этому место в другом жанре современной литературы, иначе читатель (а тем паче читательница) оскорбится за свою нравственность. Героиня «Эдды», однако, не оскорбилась, а едва не лишилась чувств от хохота. И тем не менее один немецкий романист нового времени излагает эту историю так, что читатель недоумевает – над чем было смеяться? Настолько филистерский вид она приобрела в его изложении. Вот это мне решительно непонятно. Никто не заставлял его всовывать этот сюжет в свой патетический, нудный и высоко символичный роман по мотивам «Песни о Нибелунгах» (в которой, кстати, Локи вообще нет). Мог бы и обойтись.
