– Да кто – она? – разозлился и одновременно испугался граф Герберт.
– Вон. Она, – кучер лишь махнул рукой куда-то за карету и сел, чтобы закурить. В его голосе слышалось презрение.
Граф Герберт и герцог Глэнсвуд озадаченно переглянулись. Обойдя карету сбоку, они увидели человека, ничком лежащего на мостовой в двух шагах от задних колес. Это была женщина, и, по всей видимости, довольно старая, а еще она была похожа на цыганку: длинные седые волосы, оборванная и грязная пестрая одежда, множество украшений и смуглая, почти коричневая кожа. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, что тело ее находится в какой-то неестественной позе. Приятели снова переглянулись и сели на корточки.
– Неужели это мы ее, Лерой? – тихо спросил Герберт и стал смотреть по сторонам: мостовая была пуста, только несколько ремесленников дальше по улице закрывали свои лавочки.
– Мы ее переехали, – спокойно произнес герцог. Настроение его было безнадежно испорчено.
– Но как же так? – молодой граф растерялся, услышав уверенный и хладнокровный голос товарища. Глэнсвуд смотрел куда-то поверх тела, на булыжники – они глянцевито отражали розовый свет. Герберт поднял голову и посмотрел на закат – он был потрясающим, затем он снова взглянул на цыганку и ужаснулся.
– Не наша вина, – будничным голосом произнес герцог, стараясь скрыть свой собственный испуг, – пусть позовут городских стражников. Тело необходимо убрать с дороги.
– Но как же?..
– Я герцог, ты – граф. Даже если она умерла или умрет вскоре, нам ничего не будет. Это всего лишь бездомная цыганка, – Глэнсвуд сделал движение, чтобы подняться, но – кто-то резко схватил его за руку и потянул вниз.
Графа Герберта тоже схватили, и он испуганно выдохнул. Цепкие сухие руки цыганки подтянули их обоих к сморщенному пятнистому лицу. Складки шевельнулись – старуха раскрыла тонкогубый рот и несколько секунд рассматривала добычу.
– Убили, – прохрипела она.
– Стражники! – фальцетом крикнул Герберт, понимая, что не может освободиться. Старуха обратила на него черные запавшие глаза, испещренные сетью глубоких морщин, будто надрезы на пергаменте.
– Прокляну, – просипела она еле слышно.
Граф с испугом смотрел ей в глаза и пытался сорвать длинные сухие пальцы со своей руки.
– Ты, – сказала ему цыганка, – всю жизнь пресмыкаться будешь.
Едва она это произнесла, как Герберт сорвался и повалился на спину – дернувшись в очередной раз, он просто не почувствовал сопротивления. Цыганка перевела мутнеющий взгляд на герцога. Глэнсвуд стиснул зубы и с вызовом смотрел на старуху, ничего не говоря.
