Агент СиЭй-125: до и после | страница 62



Столь образный рассказ в ролях и весьма интимных деталях в первый раз меня шокировал, но после раза седьмого я привыкла. Дело в том, что у меня была хорошая память, и всё услышанное я запоминала надолго (до сих пор помню!), тем более, если это была единственная информация, известная мне об этих людях. В результате получилось так, что когда это делали люди малознакомые, например из другого отдела, то я начинала идентифицировать и отличать их только по каким-то деталям эпопеи родов их жён. И несколько раз ловила себя на том, что когда мне говорили: «Тебя искал Джон из отдела тестирования», во мне тут же возникало стремление уточнить, кто же именно меня искал: «Интересно, это тот, у жены которого было три сантиметра при первых родах или тот, который говорил о пяти сантиметрах при вторых родах?»

Теперь, кажется, понятно, что ухо моё стало достаточно натренированным и адаптированным к гинекологическому лексикону, но употребление его всё ещё нуждалось в проведении кое-какой дополнительной работы.

К этому моменту за моими плечами был только один эпизод публичного произнесения слова, обозначающего некоторый женский орган. А произошло это вот как. Когда я гостила в Калифорнии у своей троюродной сестры, одна наша подруга долго болела, и как-то раз у неё случился сильный приступ. Мы повезли её в больницу, там ей всю ночь делали анализы и сказали, что у неё какая-то инфекция во влагалище. Влагалище по-английски – vagina. После этого приступа мы довольно долго лечили эту инфекцию, и слово vagina я заучила и запомнила хорошо. В той же Калифорнии меня как-то угостили напитком bloody virgin («кровавая дева»), который мне очень понравился. Слово virgin я тоже запомнила неплохо, но явно хуже, чем vagina. И вот как-то раз, когда я уже была в Бостоне в ожидании, что мой работадатель поменяет тип моей визы и я начну работать, меня пригласил на ланч один немолодой профессор фирмы IBM. Был красивый майский день, кафе и рестораны только-только выставили свои столики на улицу. Мы сидели в одном из таких уличных кафе во дворе гостиницы Charles River, настроение у меня было прекрасное, так как с плеч свалилась гигантская гора, и я от души наслаждалась этим расслабленным после большого напряжения состоянием. Подошёл официант и спросил, что будем пить. Тут я подумала, что могу позволить себе ещё раз попробовать напиток, который напомнит мне о прекрасных днях, проведённых в Калифорнии, и с довольным видом, вызванным как оригинальностью собственного выбора, так и возможностью блеснуть невероятными познаниями, небрежно бросила: «Безалкогольный bloody vagina, please». Я тогда еле-еле говорила по-английски и была безгранично горда своим заказом. Но почему-то вместо ожидаемого одобрения мой немолодой солидный компаньон и молодой растерянный официант моментально побагровели, опустили глаза и беспомощно молчали. Я, конечно же, решила, что они просто не знакомы с этим напитком (по всей видимости, исключительно калифорнийским), и взялась им объяснять, что это – томатный сок с сельдереем, лимоном и так далее. Тут профессор догадался (не зря же профессор, в конце концов!) и объявил, преодолевая неописуемое смущение, что я хочу bloody virgin; официант еле унёс ноги. Теперь была моя очередь краснеть, отводить глаза и подавлять распирающий меня хохот. Скоро официант припорхнул с bloody virgin, главное, безалкогольным. Вкусный был напиток.