- А вот каток, это Сокольники, - быстро пояснила Лебедева. - Правда, неплохо? - спросила она Аркадия. Тот не ответил, только пошевелил бровями. Мальчик, обняв одной ручонкой отца, а другой указывая на картину, воскликнул:
- Папа, смотри, какие хорошенькие птички! Синенькие...
Это касалось конькобежцев в пестрых костюмах.
- Действительно, - улыбнулся Владимир.
- А правда, похожи на птичек, - негромко сказал скупой на слова Аркадий и посмотрел в глаза Лебедевой, как бы отвечая на ее вопрос.
- Вам не нравится? - с удивлением спросила Лебедева.
- Видите ли, я не знаток, - с сожалением начал Аркадий, подбирая выражения. - Я рядовой зритель, и мое мнение слишком субъективно. Откровенно говоря, мне не нравится.
Лебедева рассердилась и начала говорить колкости, но не Волгину, а Машкову. Тот добродушно молчал: дескать, давай, давай, стерплю.
- Вы хотите всех причесать под одну гребенку, под репинскую, - с притворной строгостью говорила девушка. - А если человек под Репина не может, а под Сурикова не хочет? Если по-своему пишет, что тогда? - И без всякого перехода обратилась к Волгину: - Давайте посидим. А Владимир Иванович пусть походит один.
Люся опустилась в мягкое кресло, обитое красным бархатом. Аркадий не стал возражать, сел рядом. Лебедева тотчас начала убеждать его, какой замечательный, оригинальный художник Тестов, Волгин слушал с большим вниманием и думал: «Колючая! Такую нужно укрощать, но это не в характере Владимира».
Люся не была красавицей, но каштановые вьющиеся локоны, правильные черты лица, чуточку бледноватая кожа, энергичный подбородок, большие с прозеленью глаза, смотревшие настороженно и вызывающе, делали ее интересной. Аркадий обратил внимание и на ее голос, которым она охотно поучала, - голос чистый и нежный и в то же время самоуверенный, дерзкий. К Владимиру подошел Еременко.
- Ну как? - спросил его Машков о выставке.
- Холста сколько пошло на эти окорока и легавых собак... Для витрин продовольственных магазинов лучшей рекламы не найти.
- Пощади старика, - в шутку попросил Владимир.
- Старики разные бывают. Вон Верещагин. Писал под огнем врага, жил со своими героями и погиб, как воин.
А тут, - он окинул взглядом выставку, - жизни настоящей нет. Да Тестов ее не знает...
Люся слышала этот разговор и, когда Еременко отошел, сказала насмешливо.
- Ваш Еременко самоуверенный, как гений.
- Гении и должны быть самоуверенными, - ответил Владимир, повернувшись к Люсе, и добавил с явным намеком. - Хуже, когда посредственность воображает себя гением.
