- Ну что вы, Владимир Иванович! - В голосе явное замешательство. - Рассказ подготовлен к печати. Одобрен редколлегией.
- Разведчики у Брунина, - продолжал Машков, - без труда захватили «языка» и возвращаются тем же путем, каким шли к немцам. Весь конфликт рассказа надуман.
Художник хотел пояснить, что это дело хорошо знает, сам командовал взводом разведки, но, подумав, что это нескромно, умолчал о себе и спросил:
- А где он воевал, этот товарищ Брунин?
- То ли в Алма-Ате, то ли в Ташкенте, - в ответе прозвучала откровенная ирония. - Хорошо, Владимир Иванович, я доложу ваше мнение начальству.
Возвратясь к себе в комнату, Машков отыскал на столе среди газет и бумаг злополучный рассказ, грустно взглянул на слепой машинописный текст. Наверное, это был четвертый или пятый экземпляр. «Правильно ли я поступил? Человек трудился, выдумывал, тратил время, на гонорар рассчитывал, небось уже и в долги залез, и вдруг такой оборот... И, собственно, какое мне дело до содержания. Есть редактор. Он одобрил, он отвечает. Да, но и я не могу иллюстрировать то, что мне не нравится. Пусть эти рисунки делает кто-нибудь другой», - сердито решил он и снова взялся за палитру.
На мольберте - портрет паренька с большими цепкими и в то же время восторженно-удивленными глазами. «Такие глаза были и у меня в детстве», - вспомнил художник. Он взглянул в зеркало на свое строгое, оттененное давним загаром лицо с покатым лбом и крутой волной темно-русых волос. «Парень в расцвете лет, - с грустной иронией подумал он о себе. - А юность-то ускользнула...»
Солнце заливало комнату. Машков подошел к окну, стал прислушиваться к гомону ранней весны. Капели звонко барабанили о ржавую жесть подоконника. В водосточных трубах громыхал падающий лед.
Художник вздохнул, вернулся к мольберту, убрал портрет подростка и на его место поставил картину. Взглянул на нее и поморщился. Непроданная картина напомнила ему о том, что нужно где-то доставать деньги и срочно платить старый долг. Он снял с себя рабочий халат и, засунув руки в карманы просторного серого пиджака, задумчиво зашагал по комнате.
Раздался звонок. Машков вышел в длинный узкий коридор и открыл дверь. На пороге стоял невысокий плотный майор в серой поношенной шинели.
- Гостей принимаешь? - густым голосом спросил майор, весело и хитровато уставившись на Машкова черными глазами.
- Аркадий Николаевич! - Машков порывисто обнял майора.
- Не ждал? - улыбнулся тот, снимая шинель. Он уселся в кресло и окинул художника долгим оценивающим взглядом.
