Чего скрывать: такие вопросы я и себе задавал. А еще подумал: жалко, что не в нашем классе учится. На уроке я сидел за партой и упорно вспоминал ее лицо — скулы широкие, глаза серые, большие. Нос, губы… В общем, все на месте. Нормальное, приятное лицо. И две косы длинные. Хорошие косы. Но… (тут я сделал невероятное предположение), но если бы кому-то пришло в голову провести в школе конкурс красоты, то даже из одного нашего класса нескольких девчонок наверняка отобрали бы кандидатами на этот конкурс. А вот Кира (я тогда не знал, как ее зовут) в их число, мне казалось, не попала бы.
И все же на следующей перемене я поспешил в конец коридора, где помещался их класс. И снова увидел ее. И снова с уверенностью, но почему-то без сожаления, подумал, что на конкурс красоты она никак не прошла бы.
Я почти каждый день видел Киру. И она, естественно, замечала меня. Мы даже немножко улыбались друг другу. Но заговорить отчего-то не решались.
Я уже знал, что живет Кира в нашем доме, на девятом этаже, в двести семнадцатой квартире.
А время шло. Тысячи стекол в окнах дома уже давно освободились от цветов и узоров, нарисованных крепким морозом в январе. Некоторые окна были даже открыты и темнели глубокими, как пропасть, щелями и квадратами. Наступила весна, серый, ноздреватый снег растаял.
Наш проспект Энтузиастов был еще голый, по другую сторону широкой дороги строители только лишь собирались поднимать новые дома. Там урчали бульдозеры, экскаваторы прорывали глубокие траншеи коммуникаций, всюду сновали машины.
Шум строек, долетавший до нас, был слышнее в холодное, зимнее время. А сейчас он словно отдалился, приглох. Яркое солнце и тепло выманили во двор, на лавочки, на просохшие ленты тротуаров множество народу. Звон, крики, смех, шлепки по мячу — все смешалось, и будто сам воздух наполнился праздником и весной. А дед еще сомневался! Да если всех собрать — целая первомайская колонна получится.
Ожидали, что на майские праздники дед приедет в гости. Нет, не собрался. Никак, мол, не управятся без него в колхозе. «Потому как, — написал он своим корявым почерком, — хоть должность моя считается и не очень заглавная, но, как мыслю, что без пастуха коровье стадо уже не культурное стадо, а дикая стая, и оттого личному хозяйству трудового колхозника проистекает материальный урон и сильное беспокойство».
Ну дед, как загнет! Семьдесят пятый год, а всё дела у него, не может своих коровок оставить.
