Мрачный, безотрадный путь! Ни одного теплого воспоминания, на котором с любовью мог бы остановить он свой взгляд и, что было еще страшнее, ни одной привязанности!
И не насмешка ли это судьбы, что он, который никогда не любил ни одного живого существа, — так непостижимо отдался теперь призраку?
Но этого призрака нет теперь с ним и, конечно, не будет никогда! И не прав ли он был, когда так часто думал, что это был только непостижимо яркий, повторяющийся сон?… А свидетельство Никиты? Нет, это не призрак! Это — душа! Он мог бы быть не один теперь!
Но он один, один в целом мире! Кому он нужен? Кто пожалеет об его смерти? Призрак? Душа?
— Какой нынче день? — невольно и неожиданно подумалось Лугину.
— Середа-с! — сказал вдруг громко в передней Никита.
Лугин вздрогнул.
— Я не спрашивал тебя! — крикнул он испуганно.
— А мне послышалось, батюшка-барин, вы изволили меня спросить, какой нынче день.
— Дурак! — сердито и испуганно крикнул Лугин. — Странное совпадение!
«Середа!» подумал он потом: «Быть может, они явятся?»
Он посмотрел на портрет: краски все оставались мертвыми.
Он медленно перевел взгляд свой на рюмку…
«Нет, они не явятся!» подумал он еще раз: «Ведь, не явились же они в прошлую середу!»
«Иди же, смерть! Иди!»
Он взял рюмку в руку и невольно взглянул на портрет: на сером фоне полотна его фигур не было. Он быстро обернулся к двери гостиной: она тихо и беззвучно отворялась…
Рюмка выпала из рук Лугина; он вскочил. Несколько мгновений стоял он в немом ожидании и потом воскликнул:
— Заклинаю тебя избавлением твоего страждущего, проклятого духа: приведи ее сюда! Ставлю душу свою на карту!
Призрак показался в двери: за ним печальная, туманная фигура призрачной женщины…
С воплем кинулся к ней Лугин в неизъяснимом восторге, но старик опять заступил ему дорогу и сказал резко:
— Садитесь!
Лугин содрогнулся и, будто вспомнив что-то, взглянул на старика. Он не узнал бы его: то дьявольское выражение, как адамант, жестокой, сознательной злобы, которое прежде только на мгновение, как молния, вспыхивало на мертвенном лице его, теперь вполне овладело им и неподвижно остановилось на нем. Теперь это был уже не гипнотик, лишенный своей воли и пассивно исполняющий волю чуждую ему, магнетически на него действующую: это был дух, одержимый собственною, сверхъестественною страстью, дошедшею до состояния неподвижного, злобного бесстрастия.
Лугин внимательно и как будто соображая что-то, долго смотрел на призрак, потом положил свою руку на карту и сказал:
