Наташа тогда отработала всего неделю или полторы. До «опалы» было еще далеко, и она уже отдежурила на трех операциях. В тот день оперировал Вадим Анатольевич Гриценко, для всех остальных, кроме нее, просто рыжий Вадик. Он казался ей симпатичным и незаносчивым, и Наташа рассчитывала, что скоро тоже сможет обращаться к нему просто по имени, не ощущая при этом, как леденеет от неловкости язык. Операция длилась уже три часа. Из медсестер в бригаде работала Олеся, а Наташа в тот день оставалась на посту и разливала в пластмассовые мензурочки микстуры и настойки. Когда из операционной наконец первым вывалился анестезиолог, удовлетворенный и что-то негромко насвистывающий, половина мензурочек уже была наполнена.
— Ну как? — спросила Наташа, откупоривая очередную бутылку из темно-коричневого стекла.
— Все, что не нужно, отрезали, все, что нужно, пришили, — весело отозвался он. — Закончили уже, все нормально. Сейчас на каталку — и в палату.
Наташа улыбнулась, по-заячьи обнажив длинноватые передние зубы. Оперировали совсем молоденького мальчика с ножевым ранением, и ей очень хотелось, чтобы у него все было хорошо.
— Ох, красавица Наталья, какая же расчудесная у тебя улыбка! — погрозил пальцем анестезиолог, проходя мимо в своем зеленом колпаке и болтающейся на шее маске. — Того и гляди, влюблюсь!
Наташа смутилась, почувствовала, что краснеет, и, поставив на стол флакон с экстрактом валерианы, потянулась за журналом назначений. Не хватало еще, чтобы он заметил, как у нее дрожат руки, когда она отсчитывает количество капель в каждый пластмассовый стаканчик. Нет, анестезиолог совершенно не нравился ей как мужчина. Но было лестно и приятно до дрожи, что с ней шутят, как со своей, то, что она уже понемногу становится частью этого замечательного, так нравящегося ей коллектива. С какой-нибудь девчонкой из училища, пришедшей сюда на практические занятия, никто так шутить не станет! Здесь свой маленький и уютный мир, и в него не принято пускать посторонних.
Журнал назначений лежал на самом краю стола. Наташа потянулась к нему, не поднимаясь со стула, и неловко задела локтем открытый флакон. Бутылка проскользнула по оргстеклу, долю секунды пробалансировала на краю, а потом свалилась на пол. К счастью, не разбилась, ударившись о мягкий линолеум, но все содержимое разлилось: причем, половина на пол, а половина, еще в полете, на Наташин белый, накрахмаленный халатик.
— Н-да, — прокомментировал анестезиолог, разглядывая темно-коричневую пахучую лужу, — сюда бы моего кота… Ну ты, Солодкина, даешь! Это, конечно, не препарат группы А, но и валерьянку тоже жалко. Полный флакон, надо же!
