Шофер, до глубины души пораженный щедростью иностранца, привез ее во двор, где обычно останавливались грузовики, привозившие продукты в гастроном. Оксана вышла из машины и быстро скрылась в подъезде. Ей не хотелось видеть чьи-то лица, слышать чужие голоса. Хотелось одиночества и тишины. В квартире было пыльно. Седая, тонкая пленка лежала и на тумбочке для обуви, и на подставке для телефона. Вообще, даже странно, с какой бешеной скоростью в этом доме образовывалась пыль. Казалось, сегодня утром Оксана прошлась по мебели влажной тряпкой. «Наверное, это оттого, что стены старые и из них лезет труха, — устало подумала она, расшнуровывая кроссовки. — Впрочем, возможно, это скоро перестанет меня волновать». И все-таки ей было странно представить, что она может и не стать хозяйкой этой квартиры. Слишком уж привычными стали мечты о наборе кастрюлек, о новом плафоне для кухни и обивке для двери.
Оксана не пошла в спальню, а уселась в большой комнате перед телевизором. Пульт лежал рядом, но нажимать на красную кнопочку не хотелось. Зачем? Достаточно спокойно сидеть на диване и ждать. Тогда, может быть, суматошные, мечущиеся мысли, готовые, кажется, свести ее с ума, наконец угомонятся и можно будет подумать об Андрее. О нем надо подумать, от этого никуда не убежишь… Но, Боже, как не хочется! Не хочется, как не хотелось в детстве думать о смерти, потому что от этого по позвоночнику до самого копчика бежали мурашки и ноги сводило судорогой. Ничего не может быть после Андрея, как ничего не может быть после смерти… Но разве лучше жить вот так и постоянно звереть от безденежья и снисходительных взглядов разных там Нелек Усачевых? Разве лучше постепенно, день за днем, проникаться тихой ненавистью к его безмятежным синим глазам, к его отстраненной улыбке? Разве, в конце концов, не честнее будет уйти сейчас, когда любовь, как в прозрачном аквариуме, еще живет в ее сердце? И кто запретит ей сохранить эту чистую, не испорченную серой бытовухой любовь? Ведь никто не заставит ее любить Клертона? От нее требуется только стать его женой и вытянуть наконец свой счастливый билет. А потом… Кто знает, что будет потом? Во всяком случае, она останется сама собой и сможет быть такой, какой ее задумала природа: красивой, безмятежной, женственной. Она стоит этого, она заслужила. И потом, почему ей должно быть стыдно? Ведь пока еще их с Андреем не связывают никакие обеты: ни перед Богом, ни перед людьми. Только тогда нужно будет быстрее решать вопрос с ребенком. В конце концов, она не первая и не последняя, кто делает аборт! Почему, почему она должна чувствовать себя преступницей?!
