- Запевай «Катюшу»!.- Ударил он по плечу Морозова.- Давай! Фронтовая подружка и тут не подведет.
Морозов понимающе кивнул и запел звонким мальчишеским голосом:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Петр Андреевич подхватил с Иваном Акимовичем:
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
В пение ворвался могучий густой бас. Кто это? Петр Андреевич, не оборачиваясь, покосился в сторону баса. Голос его сорвался от изумления. Беллерсхайм! Здорово!
А Беллерсхайм потянул за собой остальных.Пели Ларсен и Тони Мерч, ирландцы и негры, и матрос с изжелта-смуглой кожей, национальности которого на взгляд не определишь- португалец, испанец, а быть может, и итальянец?
Песня звучала все громче. Могучее трюмное эхо из врага превратилось в друга.Оно удесятерило силу человеческих голосов, теснило рвущиеся извне звуки бури, и потрескивание шпангоута,и плеск воды. В песне смешались русские, английские, португальские слова. Но все понимали, что Катюша любит хорошего парня,ждет его, сбережет ему свою чистую девичью любовь, а главное, ничего страшного с парнем, находящимся вдалеке от деревушки, не случится…
Песня захватила всех, отвлекла от сумрачного трюма, от темных углов, куда не добирался желтоватый свет подвесной люстры. На людей нахлынули чувства, далекие от невеселой действительности. Да и сам Петр Андреевич глядел на окружающие его обросшие усталые лица по-иному. Не слишком ли он осторожничал с этими людьми. Конечно, трудно было понять их. Вон Беллерсхайм, от которого он так хотел избавиться, обхватил узловатыми ручищами колени и, пригибая упрямую лобастую голову, давит голоса соседей своим могучим басом.
И когда песня кончилась, Петр Андреевич почувствовал, как потеплели его отношения с чужими матросами. Хотелось закрепить растущее, доброе, хотя и бессловесное взаимопонимание.Попробовать разве «Песню о Родине»? А не сочтут ли это за агитацию на чужом пароходе? Народ-то здесь разный. Как Тони Мерч преподнес ему «свободную Ирландию»! Пока Петр Андреевич перебирал в памяти знакомые песни, выручил его Олаф Ларсен: запел хорошо известную всему миру мелодию. Рыбаки, а за ними и матросы «Гертруды» охотно подхватили:
…Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера…
Песня росла, ширилась, смешивая незнакомые слова в единый, понятный всему человечеству язык.Она увлекала людей все больше. Хотелось жить, пользоваться прелестью летних вечеров- под Москвой, в Дублине, Галифаксе и Лиссабоне. Каждый пел о своих вечерах,видел близкую сердцу картину: приземистые строения ирландских поселков,остроконечные крыши солнечного Шлезвига, затянутый туманною дымкою берег Уэлса. И лица вставали перед поющими очень разные: девичьи, свежие; и старушечьи, сморщенные; и пухлые ребячьи - но все одинаково близкие, вызывающие острое желание повидать их…
