И казалось Басманову, будто бы потому царь Малюту и приблизил к себе, что Малюта — тупой, простой, незнатный человек. Царь избегает мудрых людей, боится опять «Сильвестровых чар» над собою, боится посягательства на его, цареву, власть. А может быть, он и прав?
Малюта думал: «Хотя ты и боярин, и царский любимец, и воевода прославленный, однако не тверд ты. Мнишь о себе много. Большой власти жаждешь. Запомни-ка: кто не желает власти, на того не приходят и напасти. Знай же: Малюта плюет на почет. Он верный слуга царю и царству! И только! В этом находит он отраду душе своей».
— Благодарение Богу, Алексей Данилович. Угодили мы с тобою батюшке Ивану Васильевичу, набрали людей на корабли дюжих, зело усердных. Керстен Роде похваливал их. В грязь лицом перед чужеземцами те люди не ударят.
— Где-то теперь наши корабли? Благополучны ли? Справятся ли с чужеземными каперами?
— Государь наказал о них молебны служить. Молился и он, батюшка, с царицею и детьми у Спаса на Бору.
— Дивное дело! Подумай — московские корабли плывут в окиян! — сказал Басманов с умилением в голосе.
— Что же того! Смотрю я на то дело просто. Свет не баня — для всех место найдется… Все меняется! Ранее вон почитался род, а ноне род под службою ходит. И служба государем дается ноне не по роду… Што делать! Время иное.
— Подлинно, Григорий Лукьяныч, — через силу, угодливо ответил Басманов. — Так оно и должно быть.
Боярину Басманову противна грубоватость Малюты в его суждениях о боярах. Но, чтобы не отстать от «новых порядков» при дворе, от новых людей, старается он во всем подражать Малюте. Он не намерен, как другие бояре, отказываться служить с неродовитыми дворянами и сторониться их. При всяком добром случае он лицемерно проклинает отъехавших в Литву вельмож. Постоянно восхваляет царя за то, что тот отстранил от управления приказами бояр, а вместо них насаждает грамотных дьяков. Он приветствует и появление в боярской думе худородных дворян, названных «думными дворянами».
Вывел из задумчивости Малюту и Басманова послышавшийся внизу, под кремлевскими стенами, бешеный конский топот.
Оба склонились над стеной. По берегу Москвы-реки скакал всадник.
Он остановился у подошвы Тайницкой башни; поднялась ругань, кто-то неистово барабанил в железные ворота.
— Постой-ка, Алексей Данилыч, спустимся… поглядим, кто там.
Оба с фонарем сошли вниз.
Воротник шумел, не пуская неведомого ему всадника, ломившегося в Кремль. По приказанию Малюты ворота были открыты.
