— Иди, иди… Вот я тебе!
Мальчик нехотя удалился. Мучило любопытство.
Наступила тяжелая минута раздумья.
— Ты молчишь? — спросил князь, остановившись в темном углу с заложенными за спину руками. — Неужто хотела бы ты видеть меня в руках Ирода? Прелютый зверь не учинил бы такой расправы, какую учинит царь Иван надо мною со своим Малютой!.. Польские друзья мои, побывавшие в Москве, сказывают: кровь рекою льется там. Вот и помысли: скуют твоего мужа по рукам и ногам и по чреслам претягчайшими веригами и в узкую, мрачную темницу измученного пыткою бросят. Потом, не успеет солнышко взойти, и голову ему усекут, и на копье насадят… Ну, чего же ты молчишь?
Княгиня тяжело вздохнула.
— Пускай будет по-твоему, — тихо, печальным голосом отозвалась она на слова мужа.
— Не по-моему, а по-Божьему!.. На моей стороне Бог, его правда и все его великие угодники… Над его головой окаянные демоны.
— Твоя воля, батюшка государь мой, Андрей Михайлович! Как знаешь, так и поступай, — смиренно произнесла княгиня, сердце которой сжималось и от жалости к мужу и от страха остаться одной.
После напряженного молчания она вдруг разрыдалась.
— Батюшка, на кого же ты нас-то оставляешь? Лихим людям на посмеяние, и што ждет нас всех? Господи, за што же это? Господи?
Курбский принялся ходить по горнице, что-то обдумывая. Зевнул, перекрестив рот.
— Полно горевать! — сказал он. — Будем молить Вседержителя, чтобы не допустил злодея до вас. Верь мне — подниму я короля на Ирода и приду освободить Русь. Будем мы снова с тобой как истинные князь и княгиня. Праотцы наши смотрят на меня из могил. Они жаждут отмщения! Господь Бог Иисус Христос поможет мне, час расплаты недалек. Уйми слезы, грешно! Святое дело вершу я, всенародное. Король милостив ко мне, поможет нам.
Княгиня, бледная, растерянная, слушала его, смиренно склонив голову. Чувство давно уже подсказывает ей, что муж ее, Андрей Михайлович, холоден к ней, коли так спокойно говорит слова, от которых леденеет ее сердце. У него в голове свои мысли, далекие от семьи… Даже родную мать, и ту он хочет оставить на поругание, а может быть… и смерть! Целые дни перешептывается он с перебежчиками, подосланными литовским королем, чтобы переманить в Литву и его, князя Андрея Михайловича.
Курбский, стоя у окна и не обращая внимания на жену, говорил так, как будто за окном его слушает толпа народа:
— Он мнит себя цезарем, господином Вселенной… Посылает в чужие, заморские земли своих соглядатаев, постоянно принимает к себе и сажает с собою за трапезу иноземцев, словно бы он и не русский царь, а басурманский либо аглицкий… Кичится морскою ходьбою, но недолго гулять ему по морям. Бояре уж уведомили короля о царевых кораблях. Обождите!
