— Ближе, покажи лица! — взвизгнул, находящийся на пределе, Урфин Дюжус. — Приказ!
Они увидели спайку двоих великолепных воинов, тот, что был за спиной гиганта, вдруг засек их беспилотник, выхвати пистолет и выстрелил. Урфин Джюс даже не успел подумать: «Он что там совсем псих, из пистолета на два километра стрелять», - как экран погас.
И оператор дрожащим голосом доложил:
— Господин, наш беспилотник сбит.
— На какой высоте? — прохрипел Урфин Джюс.
— Два километра двести, — доложил Грач, вытянувшись в струнку.
— Если бы сам не видел, не поверил бы, — тихо почти про себя прошептал Урфин Джюс, губы его подергивались, он утерся белоснежным кружевным платком и тут же взорвался:
— Гвардейцев мне, двух лучших гончих и сенса и, и, мы немедленно едем в Мишень! — сорвавшись на фальцет, визгливо заголосил Урфин Джюс, сдерживаясь, как только мог.
Он и сам себя боялся в этих крепостных стенах форта Красная Горка, сорвись он и одну половину обслуги вынесут вперед ногами, другая благополучно сбежит, вылавливай потом поодиночке в этих толи лесах, толи болотах-рассадниках клюквы да черники…
Собрались быстро, минут за пятнадцать, три броневика с крупнокалиберными стволами. Урфин Джюс одел свой любимый охотничий, зеленый костюм и совсем стал похож на Леприкона, у которого украли его горшочек с золотом.
Колонну он гнал вперед, хотя они двигались и так быстрей, чем обычно, совсем без подстраховки и эшелонированной разведки, впереди лишь один беспилотник маячил.
Как он пережил этот час, только он и знает, еще, наверное, водитель и личная охрана. Что только он не делал, за это время орал до срыва голоса, бил рукой о бронированную стенку, и ногами бил ее же, еще орал, опять бил, делал себе больно, наконец, рвал на себе волосы. Когда его водитель и охрана дошли до устойчивой белизны, в лицах, будто японские гейши, они доехали, а подручные Урфин Джюса смогли облегченно выдохнуть.
Над трупом своего любовника Урфин Джюсь бесновался еще примерно с час, засыпая это место страшными проклятиями. Наконец он определился, что сделает с убийцами Белоснежки и немного пришел в себя:
— Я разопну Вас на стенах сокровищницы, годами десятилетиями вы будете умолять меня, стонать, мучиться и опять молить меня о смерти, как о великой милости. Бесконечность это будет длиться, и я клянусь, не дарую ее вам.
Наконец, он сидел в самом тире в своих ищейках он не сомневался, они были лучшие, все с нужным для этого даром. Его же личные наблюдения были горестными, ограбили знатно, все что-либо ценное пропало, архивные винчестеры тоже, а там такой компромат не отмоешься.
